Я протянул ей блокнот с таким видом, что ей даже в голову непришло отказаться. Она отпустила девочку и отправилась искать не то записнуюкнижку, не то ежедневник, а я тут же воспользовался моментом. Присел накорточки и протянул руки к всхлипывающей Юле.

- Иди сюда, моя хорошая, - ласково сказал я. - Я никомуне позволю тебя обижать. Не надо плакать, успокойся. Я всех найду, обещаю тебе.И никто тебя больше не тронет. Я теперь буду тебя защищать.

Она сделала неуверенный шаг в мою сторону и вдруг робкоулыбнулась.

- Вас как зовут?

- Игорь Владимирович. Можно просто дядей Игоремназывать, если хочешь.

- А вдруг они меня завтра по дороге в школу встретят? Яих боюсь.

- А мы попросим твоего папу, чтобы он тебя утромпроводил.

- А из школы как же? Мама и папа на работе, я однаприхожу. А потом я еще на английский хожу к учительнице домой.

- Тогда я сам буду тебя встречать и водить наанглийский, пока не поймаю тех, кто тебя обидел. Если я буду рядом, не будешьбояться?

- Нет, - ее улыбка стала свободнее. - Вы всегда-всегдабудете со мной ходить?

- Нет, Юлечка, всегда-всегда не получится. Не хочу тебяобманывать. А вдруг еще какую-нибудь девочку обидят? Мне ведь и ее защищатьнужно будет. Но одно я тебе обещаю твердо: я найду тех ребят, которые тебяударили и рюкзачок отобрали, и поговорю с ними так, что они к тебе на километрне подойдут. И до тех пор, пока я этого не сделаю, ты никуда не будешь ходитьодна, это ты должна мне пообещать. Я хочу быть уверен, что ты всегда подзащитой. Рядом будут или мама с папой, или я сам. Твоя безопасность будет дляменя самым главным делом. А теперь расскажи мне все подробно. Сколько их было?Как выглядели? Как были одеты? Что было у них в руках?

Юля нахмурилась и принялась рассказывать. Приблизительно совторой фразы я начал догадываться, кто бы это мог быть, а когда дослушал доконца - сомнений не оставалось. Слава богу, неблагополучных подростков на своемучастке я знаю всех не только в лицо, но и по повадкам. Вообще-то это не совсеммоя работа, для этого есть инспектор по делам несовершеннолетних, но она у нас,как говорится, мышей не давит, то есть старается, конечно, как может, толькоможет-то она как-то не очень. Мои опасения подтверждались, речь действительношла о пацанах, которых по возрасту привлекать к ответственности было нельзя. Ноничего, я знаю рычаги, на которые нужно надавить, чтобы шаловливые деткивыстроились, вытянувшись в струнку, и дышали только по команде. Пакостили ониуже не в первый раз, и до сих пор я обходился мягкими мерами, ограничиваясьбеседами с их родителями. Это помогало на несколько месяцев, потом вожжиотпускались и ребятки бежали на свободу. На сей раз я буду действовать жестко.И черт с ним, что мои действия будут так же далеки от предписанных законом, какЛуна от Земли. По закону я должен вести душеспасительные беседы и писатьпредставления в инспекцию по делам несовершеннолетних. Помогает, как мертвомуприпарки.

Девочка закончила рассказывать и снова расплакалась. Отстрашного воспоминания, от обиды, от жалости к себе самой и к своему любимомукрасивому рюкзачку. И пусть ее горе было малышовым, то есть совсем смешным понашим взрослым меркам, но для нее это было настоящее горе. Она плакала,прижавшись личиком к моей форменной куртке, а я гладил ее по волосам и шептал вмаленькое трогательное ушко слова утешения. Я говорил, что понимаю, как ейгорько, и как ей страшно, и как больно, и обещал, что сделаю все, чтобы это неповторилось.

- Ну вот, ребенок опять плачет!

Я и не заметил, как рядом появилась Юдина мама.

- Зачем вы ее травмируете?! Как вы смеете доводитьребенка до слез? Милиция называется! Да вы хуже бандитов! У вас сердца нет!

Вот тут она ошибалась. Как раз сердце-то у меня было. И ясовершенно точно знал, что человеку, которого обидели, нужно дать поплакать начьем-нибудь плече. Обязательно нужно. Пусть он плачет, а кто-то его утешает иговорит, что понимает, как ему больно. Все слова о том, что это ерунда, и ненужно из-за этого расстраиваться, что ничего страшного не произошло, чтоглавное - жив остался, - все эти слова будут сказаны потом. После. А в первыймомент главное - подставить плечо, в которое можно выплакаться. Для этого я иработаю на своем участке. Мне плевать на организации, не соблюдающие какие-тотам правила и нормы, мне плевать на мигрантов, проживающих на моей территориибез регистрации. Но я считаю, что общество, которое равнодушно проходит мимообиженных стариков и детей, мимо слабых и беззащитных, нуждающихся в утешении иморальной поддержке, - такое общество недостойно называться человеческим. Можетбыть, я ошибаюсь, и вы имеете право со мной не согласиться.

Через полчаса я входил в маленький магазинчик, владелецкоторого был двоюродным братом человека, контролирующего всю мелкую торговлю внашем районе, в том числе, разумеется, и на моем участке. Надо ли говорить, чтоникакой регистрации у него не было и что санитарные нормы в этом магазинчикесоблюдались весьма и весьма условно. О наличии настоящих, а не поддельныхсертификатов на продукты, которыми тут торговали, тоже можно было толькомечтать. Изложение проблемы заняло минут десять, владелец магазинчика былпарнем сметливым, обиженную девочку искренне жалел, а проблем с налоговой,санитарной, торговой и множеством других инспекций не хотел.

- Только без рук, - в сто двадцать восьмой раз повториля. - Детей бить нельзя. На это никто глаза не закроет.

- Не волнуйся, начальник, - сверкнул золотой фиксойторговец, - все сделаем как надо. Ребенка обидеть! Девочку! Да они от страхазабудут, как родную маму зовут.

- Обещаешь?

- Клянусь! Хлебом клянусь.

Ну и славно. Да, с законом я не особо дружу. Но что жподелать, если в нашей стране такие законы, с которыми дружить невозможно, апорой и просто противно.

- Ну, светлая память.

Валера Долгушин поднял рюмку и залпом выпил. Хан тоже выпил.За светлую память Андрюхи Полякова, погибшего при странных и до конца неустановленных обстоятельствах в Оренбургской области, куда он поехал вслужебную командировку, когда разрабатывал группировку Лебедева-Ворона. Онидружили много лет - Ханлар Алекперов, Валера Долгушин и Андрей Поляков. Хан сАндреем работали в одном подразделении, Долгушин - в другом, занимался наружнымнаблюдением, таких, как он, в милицейской среде называли «топальщиками» или«топтунами». С тех пор, как погиб Андрей, прошло почти три года, и все этовремя Хан старался, как мог, глаз не спускать с группировки Ворона. Собиралматериал по крупицам, осторожно, исподволь, чтобы не засветиться не только передбандитами, но и перед теми ментами, которые их крышевали. Ворон и егогруппировка стали для Хана делом жизненно важным. Правда, в последнее время ониз-за Оксаны и Аркадия дело это почти совсем забросил, мало что по нему делал,но не забывал о нем.