– Это давление со стороны следствия. – Я уже не говорила, а еле шептала.

– Это – не давление, давление будет завтра. А пока подумайте. Протокол подписывать не надо, вы все равно его не прочитаете. Приятного отдыха.

Они наконец вышли, я же снова потеряла сознание, придя в себя от прикосновения к лицу чего-то мокрого и холодного.

– Со, ты меня слышишь? – Надо мной склонился Лаки, еще более белый, чем вчера, с четко проступившими на лице синяками. Он снова протер мой лоб мокрым полотенцем. – Тебя кормили?

– Нет. – Я ответила еле слышно и снова чуть не «отключилась». Он все же заставил меня сесть, напиться – еды не было совсем.

– Прости, Со.

– За что? – Я старалась смотреть сквозь ресницы, чтобы свет не бил по глазам.

– За то, что ты здесь, а не дома. Сейчас попробую добиться хотя бы ужина. – Парень встал, двигаясь очень осторожно и стараясь не зацепиться за стены или мебель, но его сильно шатало. После нескольких ударов в дверь в камере появилась медсестра, брезгливо кинувшая на столик миски с перловкой и кружки с чаем:

– Завтрака не будет! У меня выходной.

– Вы обязаны кормить задержанных!

– Я никому ничего не обязана, тем более – вам!

Хлопнула дверь, замок привычно щелкнул. Лаки осторожно сел рядом со мной:

– Прости. Давай ужинать.

Мы насильно впихнули в себя противную склизкую кашу (а ведь перловка, если ее хорошо приготовить, – вкуснейшая вещь) и уснули – на разговор сил не оставалось.

Поспать нам не дали. Конечно, тогда мы не знали, сколько прошло времени – часов в камере ведь не было, – но потом я прочитала все в материалах дела. Немного позже полуночи в камеру пришли несколько крепких, хорошо тренированных мужчин. Ими командовал тот, кто приходил к нам в первый день, – не следователь, как я поняла, просто один из сотрудников этого заведения. Мужчины заставили Лаки встать, их начальник повернулся ко мне:

– Или ты подписываешь все, что тебе скажут, или он поработает тренажером для охраны.

Лаки одними губами сказал мне: «Нет». Я, не имея сил даже поднять руку, до крови закусила губу. Потому что знала: если они выбьют из нас эти проклятые подписи, мы им станем не нужны, а вот ребята, да и десятки, а то и сотни людей, чем-то не угодивших хозяину этих мордоворотов, окажутся в том же положении, в каком сейчас находились мы. Настоящие же преступники, те, из-за кого погибли сотни, не будут найдены.

Следующие полчаса описывать не буду, они и так мне до сих пор в кошмарах снятся. Били и меня, не так сильно, как Лаки, но мне в том состоянии и простого тычка хватило бы, чтобы отправиться в последнее путешествие. Били умело, оставляя нас на грани сознания и давая понять, что это только разминка. Я знала, что у каждого человека есть свой порог боли, за которым ему становится все равно, и он согласится на все, что ему скажут, но они пока, к счастью, до него не дошли.

– Все! – Мужчина, до этого ждавший в коридоре, вошел, дал отмашку своим «шкафам». – На сегодня хватит. Думайте. Завтра или подпишете, или… Спокойной вам ночи!

Последние слова он произнес с такой издевкой, что если бы смогла, своими руками придушила бы!

Лаки тяжело, опираясь на стену, встал, ушел в уборную, оставляя за собой капли крови, потом вернулся, поднял меня на руки:

– Пойдем, умоешься. Прости, Со.

– За что?

Я, поддерживаемая парнем, стояла у раковины, в которую стекали розовые струйки воды. Если настолько плохо мне, то каково ему? Он промолчал, потом отнес меня обратно на сбитую, с подсохшими пятнами крови, кровать, помог напиться.

Заснули, вернее, выпали из действительности, мы не сразу, а пробуждение было жестким. Ни завтрака, ни болезненных, но все же традиционных уколов. Бездушные, как компьютеры, следователи и спокойный, ничего не замечающий адвокат вошли, деловито кивнули охраннику, тот заставил Лаки встать и буквально утащил за собой. Они же, убрав со стола даже кружку с мутноватой водой из-под крана – другой нам не давали, – возобновили допрос, демонстративно не обращая внимания на заляпанный кровью пол и бурые пятна на кроватях.

В этот раз я уже не реагировала на вопросы, повторяя только одно: «Отвечать отказываюсь». Очень хотелось пить, да и в туалет, а вот голода я совсем не чувствовала. Теряла сознание, приходила в себя и снова повторяла: «Отвечать отказываюсь». Они же в этот раз даже не выходили из камеры, совмещая допрос то с обедом, то с перекусом шоколадками и оставаясь все теми же спокойными профессионалами. Наконец старший из следователей наклонился ко мне:

– Сегодня ночью при попытке к бегству будет застрелен подозреваемый в сотрудничестве с исконниками бывший инженер конторы Аркадий Счастливцев, а через несколько дней на пустыре за городом найдут труп изнасилованной бомжихи. Как надумаете – позовете охрану.

Он разогнулся, повернулся к двери и столкнулся с внезапно возникшим на пороге человеком. Тот радостно улыбнулся:

– Добрый день! А мы вот к вам с проверкой, посмотреть, как ваш филиал работает. Вижу, хорошо, даже уборщица не успевает за вами. Пойдемте, все нам покажете, расскажете. А мои ребята пока вам тут помогут.

Пока он говорил, в камере из ниоткуда возникли еще несколько человек, столь умело оттеснивших от меня следователей и адвоката, что не то что я – они сами ничего не поняли. Один из вошедших поднес к моим губам бутылку с освежающей жидкостью – не водой, а чем-то напоминающим тоник, – и я, слишком поздно ощутив привкус валерьянки, потеряла сознание.

* * *

Осознавать что-то я стала дней через пять – до этого врачи держали меня в полусне, вытаскивая из состояния крайнего истощения, – и то сначала воспринимала все как сон: уютная комната со светлыми стенами, создаваемый зеленовато-золотистыми шторами полумрак, мягкие чистые простыни и – это было самым нереальным] – ласковое лицо Назили.

Все же долго держать меня в полузабытьи врачи опасались, и однажды утром я проснулась по-настоящему. На стене желтела полоска пробившегося в щель между шторами солнечного света, на тумбочке рядом с кроватью стоял стакан с водой, а на невысоком столике у окна – совсем уж непрактичная в больничной палате, но создававшая ощущение уюта и заботы вазочка с веточкой мелких розовых гвоздик.

Практически сразу в комнату вошла Назиля:

– Проснулась? И когда вы все перестанете влезать в неприятности? Второй раз тебя выхаживать приходится. Завтракать пора.

– А чем? – Я даже забыла поздороваться.

– Если спрашиваешь, значит, выздоравливаешь. Каша на завтрак, вкусная.

Отвечая мне, она разложила столик, поставила на него тарелку с чем-то напоминавшим манную кашу, дала ложку:

– Ну-ка берись за дело. Помогать не буду, сама справляйся.

Каша оказалась похожей на детское питание, очень вкусной и сытной и в то же время легкой для моего бедного организма.