– Я вижу, ты мне не веришь? – надменно вскинула голову Соня.– Не веришь! Ладно. Но ты посмотри внимательнее на эти фотографии. Видишь, вуголках даты съемки автоматически проставлены? Вот, 10.06.99, 14.06.99,18.06.99. Это дни Костиных дежурств. Костя работал именно так – сутки черезтрое. И еще… видите, ноль везде не пропечатан, вместо него получается как быскобка. Довольно редкий брачок, верно? Именно такой брачок был у Костинойкамеры. И можете думать обо мне что хотите, но я, кажется, знаю, зачем моясестра поехала в Северолуцк.

* * *

– Они считали, что красота должна выйти из музея, статьнеотъемлемой принадлежностью быта! Не украшением жилья, а его частью, как… каккухонная утварь, к примеру!

Искусствоведческий спор набирал силу.

Соня – точнее сказать, та молодая женщина, в которойкассирша Люба признала Соню Аверьянову… для удобства продолжим и мы ее такназывать, – Соня незаметно отпрянула обратно в зал и подскочила к «Прощаниюславянки». Заглянула за оборот картины. Так, все по-прежнему, а что моглоизмениться с прошлого раза? Традиционное крепление картин в музеях: толстаябельевая веревка пропущена в металлические, в данном случае – медные колечки,прибитые к раме с изнанки.

– В эту эпоху выравниваются прежде несовместимые видыискусства – вровень с живописью становится архитектура, декоративно-прикладноеискусство. Гегемония станковой живописи уходит в прошлое!

Защитник кубизма явно подготовился к спору и поэтому покалидирует: его оппонентки еще не собрались с мыслями и издают простонечленораздельный, потрясенный гудеж.

Соня распахнула свой просторный жакет. Слева на подкладкенашито нечто вроде черкесских газырей – такие маленькие карманчики. А в нихчего только нет! Не глядя выхватила крохотные, не больше маникюрных щипчиков,кусачки и всунула их в кольцо.

Чуть слышный щелчок. Перехватила повисшую картину левойрукой, правой перекусила второе кольцо. Маленькие, да удаленькие кусачкивернулись в свой карманчик, из соседнего был выдернут небольшой сапожный нож.Острое как бритва лезвие прикрыто пластмассовым чехлом.

Поставив картину на одно колено, Соня точными движениямивырезала полотно из рамы. Рука ее ни разу не дрогнула, линия обреза нескосилась ни на миллиметр.

Полотно свернулось в трубочку, и Соня поставила его на пол.

– В обществе в эту эпоху царит культ артистическогоуниверсализма, сфера изобразительного творчества необычайно расширяется,формируется новый тип универсального художника, для которого не существуетразделения на ремесло и искусство. Художник теперь умеет все!

– Да зачем, зачем?! – взвился до визга уже знакомый Сонетоненький голосок седенькой смотрительницы. – Зачем ему уметь все? Эту картинуписал не художник, а сапожник! Или пекарь!

Зря она так переживает все-таки. Какая разница – пекарь илисапожник?

Соня в два шага оказалась рядом с величественным шкафом и,вытянувшись на цыпочках, сунула осиротевший багет наверх. «Крышу» шкафаобрамлял затейливый бордюр, и снизу совершенно невозможно было разглядеть,лежит там, сверху, что-то или нет.

«От души надеюсь, что они тут не страдают патологическимпристрастием к чистоте и не устроят завтра генеральную уборку, – мрачноусмехнулась Соня. – А то им же хуже будет. Меньше знаешь – лучше спишь!»

Она задрала свою серую шелковую блузку. Прямо вокруг гологотела оказалась обернута линялая тряпка с какими-то нелепыми оборками бронзовогоцвета. Ее фиксировала тугая резиновая лента на кнопке. Соня расстегнула кнопкуи сняла с себя кусок ткани, бросила его на пол, обмотавшись взамен «Прощаниемславянки». На миг на ее сосредоточенном лице мелькнула недовольная гримаска:полотно было холодное, а тело разгорячилось от волнения.

В горле запершило. Эх, не раскашляться бы сейчас – вот ужнекстати!

Все, резиновый фиксатор защелкнут, блузка опущена. Однакокакой жесткий край у этого полотна, всю грудь исцарапает! И держатьсяприходится неестественно прямо, будто в корсете, стягивающем тело от подмышекдо бедер.

– Может быть, вам не по душе и Кандинский, и Малевич с ихспонтанной, иррациональной игрой цветовых пятен?

В голосе поборника абстракционизма зазвучал священный ужас.

– Не по душе! – дерзко выкрикнула смотрительница. – НиКандинский, ни Малевич, ни этот ваш Шагал! Даже странно, что они мазали своихолсты практически в то время, когда творил Кустодиев! Да вы загляните сюда, вэтот зал – вот истинный шедевр! «Русская Венера»!

Слова, доносившиеся из-за стены, отдавались в Сониной головекак удары метронома. Секунды-минуты, секунды-минуты, секунды-минуты…

Она подхватила линялую тряпку с полу, развернула – и припалагубами к краю оборки. Дунула раз, другой. Со стороны могло показаться, чтодевушка надувает воздушный шарик на редкость причудливой формы.

Обвисшая оборка начала распрямляться, приобретаяразнообразные выпуклости. Тускло блеснула позолота.

Соня дунула еще и еще, отчаянно косясь в коридор. Дело шлоне так быстро, как ей хотелось бы. Дыхания не хватало, вдобавок опять началразбирать кашель. Она оторвалась от «шарика», зажав пальцем отверстие,сглотнула несколько раз, прочищая горло, и припала к «шару» снова.

– Кустодиев, говорите? – Голоса чуть отдалились – видимо,спорщики и впрямь перешли в другой зал. – Я слышал, что в вашем музее года дваназад случилась авария: прорвало трубы отопления и всего Кустодиева залило?

– Да, это был сущий кошмар! Потребовались такие усилияреставраторов…

Соня обмахнула ладонью взмокший лоб. Почему-то, когда онатренировалась дома, так не уставала. Но ничего, латекс – штука послушная, делоуже сделано. Можно вставить затычку.

Вытянув руки, она долю секунды любовалась тем, во чтопревратились линялая тряпка с бесформенной оборкой. Это была картина… картинаСеребряковой «Прощание славянки»! Копия, но практически неотличимая оторигинала, тем паче что ее обрамляла точно такая же позолоченная багетоваярама, как и та, минуту назад заброшенная на многоуважаемый шкаф.

Никогда еще собственная придумка не казалась ей такойгениальной, как в это опасное мгновение. «Вот это, я понимаю, ноу-хау. А Борисеще не верил!»

– Знаете, о чем я жалею? Что усилия ваших дурацкихреставраторов увенчались-таки успехом. Чего ради мучились? Эта кустодиевскаяВенера – просто гора мяса! Причем весьма жирного мяса! Паровая свинина! Темболее что она только что вывалилась из парной!

И тишина…