8. Не перестаешь удивляться, читая совместные письма Карла и Бекингема Якову I, написанные во время этой поездки. Тут представлен во всей красе эгоистичный и инфантильный характер всей политики его фаворита. Эти два романтических юнца отправились в дорогу инкогнито. Они обращались к королю: Dear Dad and Gossip… и подписывались: «Your baby and your dog…» Деткой был Карл, а Бекингем псом. Яков I в то время переписывался также с папой, которому обещал, что если Святой престол разрешит испанский брак, не навязывая слишком суровых религиозных условий, то он будет обходиться с английскими католиками умеренно. Похвальное обещание, однако не в его власти было сдержать его. Папа отвечал, требуя, чтобы у детей, которым предстояло родиться от этого брака, были кормилицы-католички. Тем не менее английская миссия вывела из себя испанцев своей гордыней и манерами. Сэр Эдмунд Верней, сопровождавший принца в Испанию, отвесил оплеуху тамошнему священнику, и король Испании сурово призвал Бекингема отослать в Англию всю протестантскую свиту. Переговоры, которые велись в таком тоне, могли закончиться только провалом. Яков страдал в разлуке со своим фаворитом и жил «унылой жизнью вдовы». В октябре 1621 г. он позвал обратно «своего пса и детку». Лондонские жители так ликовали из-за этого разрыва и были так рады видеть вернувшегося принца «все еще холостым и все еще протестантом», что устроили Карлу и его наставнику восторженную встречу. Их шумных приветствий хватило, чтобы перебросить легковесный и тщеславный ум Бекингема в антииспанский лагерь. Внезапно этот ненавидимый фаворит стал популярным вождем для войны, которой жаждали англичане. Сам парламент объявил, что «никогда человек не имел бо́льших заслуг перед своим королем и своей страной». Королю, несмотря на свою привязанность к миру, пришлось уступить. С этого времени до смерти Якова в 1625 г. и даже в первые годы правления Карла Бекингем располагал могуществом короля, не имея его осторожности.

1. Изучая на портретах Ван Дейка печальное и красивое лицо Карла I, меньше удивляешься его несчастьям. Есть в его чертах благородство, честность, робость, но также и мрачноватое упрямство. Король Карл был человеком целомудренным и набожным. Он краснел, слыша безнравственные речи, и умолкал, когда чья-то позиция ему не нравилась. Он никогда не умел предвидеть реакции своих подданных, потому что был лишен воображения. Когда их реакции были враждебными, это становилось для него неожиданностью, пробуждавшей в нем слепую ярость робких людей. Он искреннее желал действовать, но создал себе такую систему представлений, которую ни споры, ни опыт так и не смогли изменить. «Он умер, продолжая твердить то, в чем был убежден всю свою жизнь». Для него было несчастьем, что в общественном сознании он с самого начала своего царствования ассоциировался с Бекингемом, тщеславие и легкомыслие которого раздражали лучших из англичан, сравнивавших их с нездоровыми туманами, что скрывают как восходящее, так и заходящее солнце. Несмотря на различие их натур, а быть может, как раз из-за него, Карл простодушно любил этого «Стини» (Steenie), с которым провел свою юность и кто привносил в его жизнь оживление и фантазию, на которые он сам был не способен.

Антонис Ван Дейк. Портрет Карла I Английского. 1635

2. Именно Бекингем после испанского сватовства предложил и провел переговоры о французском браке с Генриеттой-Марией, младшей дочерью короля Генриха IV. Большая ошибка — привезти в страну, еще содрогавшуюся от ужаса после Порохового заговора, католическую королеву, которую сопровождала чужестранная свита. «Уже давно замечено, что королевы-француженки никогда не приносили большого счастья Англии», — писали протестанты. Разумеется, Карл позаботился объявить, что религиозная свобода предоставляется только будущей королеве с ее слугами и что в положении английских «отказников» ничто не изменится, однако тайным параграфом брачного соглашения обязался оказывать покровительство католикам. Первые шаги этой супружеской жизни были неудачными. Маленькая пятнадцатилетняя королева сразу же приняла сторону своей свиты против англичан. И даже собиралась молиться у подножия Тайбернской виселицы за католических мучеников. Карл писал Бекингему, что надо срочно избавить его жену от опасных влияний, удалить от нее «этих месье», которых вскоре приказал отослать обратно в их страну — по-хорошему, если возможно, и силой, если потребуется. По преодолении этого кризиса королевскому супружеству было суждено стать одним из самых нежных и самых согласных в истории, но его неудачное начало отдалило друг от друга дворы Англии и Франции — опасное отдаление для Бекингема, который хотел обеспечить союз с Францией против Испании.

3. Внешняя политика Бекингема, который не был ни дипломатом, ни полководцем, была так же непоследовательна, как и неосторожна. Рассорившись с Испанией, он некоторое время тешил себя ролью защитника протестантских наций, которая обеспечила ему овации в Лондоне. Но чтобы сыграть эту роль в Европе по-настоящему, требовалась мощная армия. Однако Англия была небольшой страной и становиться военной нацией не хотела. Все экспедиции, которые Бекингем попытался предпринять в Голландию, в Кадис, закончились, за отсутствием надлежащей организации, полным провалом. Союз с католической Францией был вполне достижим, потому что ненависть Австрийского дома могла склонить Ришелье искать союзников даже в стане реформатов. Но обещать Ришелье, как это имел дерзость сделать Бекингем, поддержку английских протестантских моряков против мятежных гугенотов Ла-Рошели было безумием. Когда же Бекингем наконец понял, что ему не удастся создать прочный союз между Карлом I и Людовиком XIII, он отомстил французскому королю, хотя и совсем неповинному в английских страстях, открыто ухаживая за его женой Анной Австрийской. Потом, обеспечив себе враждебность обеих великих западных держав, Испании и Франции, испытывая нехватку средств, чтобы поддерживать такую борьбу, был вынужден обратиться к парламенту.

Антонис Ван Дейк. Портрет королевы Генриетты-Марии. 1636–1638

4. Парламенты Карла I более независимы, чем предыдущие. Составляющие их люди, почти сплошь сквайры и священнослужители, знают и почитают общее право. Среди них заседает и выдающийся легист сэр Эдвард Кук, бывший судья, человек ужасного характера, но сумевший победоносно отстоять в борьбе против Якова I принцип главенства закона над королем. Эти парламентарии уважают традиционные процедуры, почтительно преклоняют колена перед государем, но понимают, что воля парламента в конечном счете одерживает верх. В их головах вырисовывается новая теория: идея о министерской ответственности. Король не может творить зло, но, если он ошибается, единственный, кто повинен в этом, — министр, который должен был его предупредить; и этот министр, даже если его действия одобрил король, заслуживает импичмента, прежде применявшегося к изменникам. Самый выдающийся из парламентариев того времени сэр Джон Элиот защищал этот тезис в связи с опрометчивой попыткой Бекингема прорвать блокаду Ла-Рошели. «Милорды, — сказал он (обвиняя министра от имени палаты общин перед палатой лордов), — я скажу, что даже если его величество сам согласился или потребовал предпринять эту попытку прорыва, во что я не могу поверить, это никоим образом не оправдало бы герцога и даже не умалило бы его преступление, поскольку его долгом было воспротивиться подобным просьбам и растолковать его величеству, к каким опасностям и прискорбным последствиям мог привести такой замысел». Карл I, восхищавшийся дворами Франции и Испании и веривший, как и его отец, в божественное право, не принимал эту доктрину и отстаивал свою ответственность государя: «Я не позволю палате оспаривать действия моих слуг, тем более ближайшего ко мне». Но как заставить повиноваться себе? Когда он отправил Элиота в тюрьму, парламент добился его освобождения. Мог ли король править без парламента, благодаря одним лишь добровольным пожертвованиям, принудительному займу? Все эти крайние меры давали очень мало, а расходы все росли. После унизительных поражений в войне против Франции, и в частности на острове Ре, приходилось снова созывать депутатов палаты общин.