чтобы избежать турбулентности, вызываемой другим лайнером, отчасти – чтобы вернуть элемент случайности, которая, наряду с авиадиспетчерами и различными бортовыми системами, вносит свой вклад в разделение маршрутов близко летящих самолетов.

Самолеты часто «встречаются» в небе, следуя по одному и тому же маршруту и в одном направлении, но на разных высотах и под разными углами – пересекаясь, их инверсионные следы образуют четкие, изящные узоры, словно летчики решают в вышине какую-то задачу по небесной геометрии. Бывает также, что самолеты, летящие по одному маршруту, но в противоположных направлениях, пролетают один над другим. Такое можно часто наблюдать над Россией и Африкой, где воздушные суда следуют по длинным трансконтинентальным маршрутам в обоих направлениях.

Хотя обычно мы видим приближающийся самолет на экране компьютера задолго до того, как он показывается в поле зрения, смотреть в окно по долгу службы мне тоже приходится. Занятие это ответственное и удивительное. Воздушные суда сближаются в небе на сумасшедшей скорости – она доходит до тысячи двухсот миль в час. Только-только успеешь заметить невдалеке другой самолет – а он уже прямо над тобой, и вот уже скрылся; вряд ли когда-нибудь мне доведется увидеть что-то более стремительное. Вот оно, абсолютное воплощение «совершенно нового мира скорости», как говорил об авиации Фолкнер.

Как-то я ехал по южноафриканской сельской глуши. После наступления темноты на дорогах не было почти ни души; потом нам объяснили, что соваться ночью на такие пустые дороги, вдали от городов, очень глупо. Изредка, когда вдалеке все же появлялись огни другого автомобиля, мы тут же подмечали их, готовясь к реву двигателя, слепящему блеску фар, к автомобильному «дай пять» – воздушной волне, что качнет обе машины в момент, когда они поравняются друг с другом. А какое-то время спустя, уже успев наговориться и наслушаться музыки, мы переваливали через холм и снова видели далекие огни. Не сразу мы тогда понимали, что это тот самый далекий автомобиль, с которым мы еще не встретились, но о котором уже успели забыть. На таком громадном расстоянии в кромешной темноте огни вечно казались ближе, чем на самом деле.

Ночью в самолете этот эффект многократно усиливается. Мы видим приближающийся самолет – по крайней мере, его огни – на гораздо большем расстоянии, чем это возможно днем: милях в сорока (правда, по времени его все равно отделяет от нас лишь несколько минут). На земле вы вряд ли сможете рассмотреть город, расположенный в сорока милях от вашего дома. Я не устаю удивляться тому, какие расстояния способен преодолевать свет высоко в небе, в чистом воздухе и в абсолютной темноте.

Иногда в автобусе я вижу, как водитель машет или кивает водителю встречного автобуса. Но знают ли друг друга эти двое? Друзья они или просто коллеги, соблюдающие профессиональный этикет? На корпусе летящего самолета всегда есть какая-то иллюминация, но в одиноких небесах Африки, посреди долгого ночного рейса, пилот одного лайнера, завидев другой, может поморгать посадочными огнями. Это своего рода приветственный кивок в ледяной пустоте – над джунглями или пустынями, а иногда под восходящим Южным Крестом. Другой пилот, увидев, что с ним здороваются, обычно отвечает тем же.

Иногда можно принять за огни далекого самолета звезду или планету, мерцающую сквозь толстый слой атмосферы. Тут можно вспомнить и разные мистические истории о неопознанных летающих объектах, и старую летчицкую байку о капитане, который сказал напарнику, только что подмигнувшему, как он думал, приближающемуся самолету: «У тебя что, друзья на Венере, сынок?»

Чаще всего такое перемигивание посадочными фарами – ритуал, исполненный теплоты, но также и одиночества, – я наблюдаю на рейсах из Лондона в Кейптаун, когда мы встречаем летящий в противоположном направлении самолет нашей же авиакомпании. Каждый из нас превращается для другого в световую метку, сообщающую: половина пути уже проделана. Термин «корабль-коллега» заставляет вспомнить прежние морские лайнеры компании «Юнион Касл», которые каждую неделю в один и тот же день выходили из Саутгемптона и Кейптауна и встречались, минуя друг друга в океане.

Высоко над этими водами, когда почти все остальные на борту спят, я замечаю огни нашего корабля-коллеги. Я тянусь к паре выключателей посадочных фар на верхней панели, и лучи света с крыльев – пусть в безбрежной ночи они и кажутся не тоньше иголок – приветствуют другой корабль, когда его огни стремительно приближаются и проходят прямо над нашим ветровым стеклом. Ни слова по радио, приветствие совершается так быстро, что я даже не отнимаю руки от выключателей. Крылья под ледяными африканскими звездами вновь темнеют, и наши реактивные лайнеры тихо разлетаются в разные стороны. Каждый встретит утро в том городе, откуда накануне вылетел другой.

Возвращение

Я В ЦЕНТРЕ ТОКИО. Добираться днем из нашего отеля в Нарите до центра мегаполиса непросто, да и джетлаг давит тяжелым грузом, но так мы с коллегами хоть немного посмотрим город и будем хорошо спать следующей ночью. Мы заходим в несколько мест, которые помнятся мне по краткому пребыванию в Токио в школьные годы, когда я ездил по летнему обмену в Канадзаву, и по последующим деловым поездкам в японскую столицу.

Мы входим в обширный холл здания Токийского муниципалитета – под башнями-небоскребами, которые открылись за несколько месяцев до моего первого приезда сюда. В этом приключении за нами, школьниками, приглядывала калифорнийская студентка-старшекурсница двадцати с небольшим лет. Она побуждала нас открыть глаза на мир вокруг нас и больше не закрывать. Любимым ее выражением было: «Куда пойдешь, туда и попадешь». Тогда я был попросту поражен тем, как вдруг из сельского Массачусетса попал в страну, где и не чаял оказаться. Сейчас, полтора десятка лет спустя, я с улыбкой вспоминаю слова студентки – отличное определение плейслага и своего рода заклинание против него.

Мы с коллегами прилетели утром на 747-м, и теперь мы смотрим карты, смеемся, ищем, где бы пообедать. Еще два дня – и мы вылетим на северо-запад, и через Сибирь отправимся домой.

Под полуденным солнцем в городе на другом конце света, гуляя и веселясь с людьми, которых не знал до вчерашнего дня, я пытаюсь представить другого, медленного себя – человека, счастливо живущего в первобытном времени и пространстве. Он еще не покинул Лондон и копается дома. У него даже нет паспорта, и он никогда не поднимется на борт самолета. Он не может даже вообразить себе расстояние, которого сам не прошел пешком или не увидел через луг или долину. Когда я менее чем через два дня вернусь домой, то встречу его –