— Он был одновременно твердым и мягким. Шершавым и гладким. Тяжелым и легким…

Олесунн

Суббота, 16 апреля 2005 года

Дэвид поступил по-джентльменски и разгреб для меня диван. Белье пожелтело, но было годным. Пил в основном Дэвид, а я — совсем чуть-чуть, чтобы составить ему компанию, но недостаточно для того, чтобы опьянеть. Теперь он уселся в кресло, закурил сигарету, закинул ноги в спортивных штанах на подлокотник и стал наблюдать за мной.

— Почему ты пришла именно сюда? — Он игриво улыбнулся и выдохнул в потолок облачко дыма. Я тоже взяла сигарету, закурила. — Ведь есть же другие места для ночлега.

— Нет никого лучше подлецов, которым можно доверять.

Дэвид ухмыльнулся. Показал рукой с сигаретой на одеяло, на котором я сидела.

— Тебе нужна футболка? Или ты спишь голой?

— Футболка сгодится.

Дэвид встал, зажав сигарету губами. Принес и бросил мне на колени черную футболку.

— Я буду там, — сказал он и показал на темную спальню. — Если что.

Затушил сигарету в пепельнице, допил пиво и ушел.

Я легла на спину поверх одеяла. Смотрела на потолок, где четкие правильные линии делили белую поверхность на длинные прямоугольники. Высоко. Выше, чем в квартире, откуда я пришла. Внезапно я вспомнила, как однажды лежала под кайфом на кровати Ингвара и смотрела, как поднимается и опускается, словно дыша, потолок. Это пугало, но одновременно и успокаивало, потому что исходило изнутри, но было видно снаружи. Ведь то, что я вижу, — это мое дыхание; оно поднимается и опускается, как мое нутро, оно глубже, чем я себе представляла, мое нутро, — и часто оно мне не подчиняется. Некоторое время Неро помогал мне. Он словно проглотил часть моего бремени, взял на себя самое сложное. И все же из-за него бремя мое потяжелело, причем не только сегодня. Понять такое очень трудно.

Неро я заперла в ванной, но все равно слышала его. Он уже давно отыскал себе путь в меня, в мою голову, в мое тело. Чешуйчатое тело змеи ползло по моим сосудам, проникало сквозь стенки клеток, напоминая мне о том, что я наделала. Пришло время избавиться от него. Дальше я справлюсь сама. Единственный способ освободиться — это стать другой. Вот только как это сделать, я по-прежнему не знала.

Кристиансунн

Четверг, 24 августа 2017 года

Я встаю, чтобы сменить кассету в диктофоне. Стемнело, на улицах совсем пусто. Крик заставил бы кого-то остановиться, возможно, даже подойти к окну, но сразу же успокоиться, решив, что ему просто показалось. Я жонглировал этой мыслью, слушая ее, следил за ее лицом, пока она рассказывала, что делала с невинными зверюшками. Она винит во всем змею. Говорит, что питон просил ее, вселившись ей в голову, разговаривая с ней, — но я все вижу. Ей это нравилось. И в то, что страдания маленького ребенка — всего лишь несчастный случай, поверить трудно. Что-то уверяет меня: это неправда. И я не должен поддаваться ее деланому выплеску чувств, ее крокодиловым слезам, дохлым проблескам эмпатии.

— У меня пересохло горло, — говорит она. — Можно мне попить?

Вопрос повис в воздухе. Я не хочу отвечать. Как будто у меня у самого не пересохло горло, как будто мне самому не нужно передохнуть. Но не получается. На записи должно быть все — лишь тогда я остановлюсь.

— Хорошо, — я снова включаю диктофон и сажусь на табурет. — Мы дошли до того дня, когда ты осталась присматривать за Авророй. Как начался этот день?

— Можно мне стакан воды?

Я улыбаюсь ей. Тут же спохватываюсь и становлюсь серьезным.

— Вот расскажешь все до конца — и пей сколько влезет. Итак, суббота, шестнадцатое апреля две тысячи пятого года.

Она всхлипывает. Похоже, того и гляди расплачется.

— Что случилось в тот день, Лив? Куда ушла Анита?

Она пожимает плечами.

— Она нашла работу. Это должно было занять пару часов.

— Анита участвовала вместе с Эгилем в нападении, — говорю я, и она кивает.

— Я присматривала за Авророй в моей комнате. Я никогда раньше не сидела с младенцами, поэтому очень нервничала. Она проснулась и начала плакать, от этого я занервничала еще больше. И тут позвонил Ингвар. Мы договорились, что если он позвонит мне или Эгилю и будет молчать, мы должны считать, что у него приступ, и мчаться на помощь. Я рванула туда. Оказалось, что это просто хитрость — он просто пытался со мной помириться.

— И что случилось?

— Я оставила ее одну, без присмотра, совсем ненадолго. Я даже не знала, что Неро в гостиной. А когда вернулась… Это было ужасно!

Слезы катятся у нее по щекам, капают с подбородка. Похоже, случившееся и впрямь причиняет ей боль. Не то чтобы я впервые вижу слезы преступников, но обычно они выдают себя — когда начинают рыдать, понимашь, притворяются они или нет.

— И тут пришла Анита?

Всхлипывая, она кивает.

— Я не хотела, чтобы Анита ее видела, — качает головой. — Я стала закапывать Аврору в саду, но тут пришла Анита.

Я сглатываю.

— А Анита, как погибла она?

Мариам снова качает головой.

— Не знаю. Она забрала Аврору и уехала. Больше я ее не видела.

Эта история гораздо более правдоподобна, чем та, которую я себе придумал. Ни за что не подумал бы, что из сказанных этой женщиной слов сложатся фрагменты пазла. Анита находилась дома и до пожара была жива, а Аврору задушили, но не съели. В этом имелся смысл, как бы абсурдно это ни звучало. Единственное, в чем я все еще сомневался, — это то, что она говорила про Аниту. Действительно ли это была их последняя встреча? Я не знаю. Мариам — прирожденная лгунья.

— Как думаешь, кто убил Аниту? — слышу я свой голос.

— Бирк, — говорит она твердо. — Только он. Ты знаешь, что он ее бил? На ее теле были большие черные синяки. Поэтому она хотела от него уйти.

Меня трясет. Я впиваюсь ногтями в ладонь, чтобы это остановить.

— Предположим, я верю, что ты ничего не сделала Ибен, — говорю я. — Тогда кто?

Она качает головой.

— Понятия не имею.

Я бросаю взгляд на фотографии на стене. Если это не она, то мы вернулись к самому началу. Доверять ей нельзя, но у меня есть по крайней мере одно признательное показание. Нужно связаться с коллегами. Они сделают все, чтобы помочь мне найти Ибен. Я наклоняюсь, чтобы выключить диктофон, она что-то шепчет.

— Что ты сказала?

— Мне очень жаль…

Что-то происходит. В мой бок впивается боль, разливается по всей груди. Я падаю на пол. Мариам освободила одну руку и вонзила в меня нож, я чувствую его пальцами. Кровь заливает пол, выплескивается из меня. Кровь повсюду, на рубашке, на руках, моя кровь… Воздух постепенно сгущается, становится тягучим. Я судорожно пытаюсь вдохнуть, раскрываю рот. А потом умираю. Наконец-то.