Четверг, 24 августа 2017 года

Бирта хрустела чипсами, листая папку с документами по делу Дэвида Лорентсена. Она положила ноги на стол, а пакет с чипсами пристроила на животе. От одного взгляда на кипу бумаг на столе меня затошнило. Копии всех документов, газетные вырезки, фотографии, которые Руе собирал много месяцев… Я коснулась стопки откопированных фотографий. Мариам Линд — молодая девушка с темными волосами. Люди ведь иногда меняются. Примеряют новую личность, меняют имя. Но она изменила все — имя, место жительства, внешность, личность, — и это странновато. Должно быть, человек, пребывая в полном отчаянии, пытался от чего-то убежать. Может быть, Руе прав и Мариам виновата в смерти его дочери и внучки? Может быть, она и со своей дочерью что-то сделала? Я беру в руки фотографию, где с ее плеча свисает питон. Я сомневалась, что подобная змея способна напасть на маленького ребенка, но интернет развеял все сомнения. Во Флориде именно этот вид змей стал огромной проблемой. Владельцы отпускали их на свободу, когда те вырастали слишком большими для комнатной зверюшки. В Штатах они охотятся на опоссумов, енотов и даже аллигаторов. Так что с маленьким ребенком такому питону ничего не стоит сладить.

Руе наконец получил то, чего добивался. Поиск ведется в том районе, куда поехала Мариам Линд после посещения торгового центра вместе с Ибен в пятницу. Мы подключили полицию Олесунна, они предоставили нам доступ к делу о гибели Аниты Крогсвеен и Авроры Крогсвеен Фладмарк и пообещали объявить Мариам в розыск. Отыскать ее будет несложно — ведь за последние два дня ее уже видели в городе, а значит, и свидетели найдутся. Всех ее знакомых допросят, и свидетели непременно объявятся. Единственный вопрос — сколько у нас времени, потому что если и этот поиск не даст никаких результатов, то мы снова окажемся с пустыми руками. Руе уверен, что если мы найдем Мариам, то найдем и Ибен, — но вдруг он ошибается? Он тоже чувствует, что не хватает какого-то фрагмента. В этих бумагах есть ответ на вопрос, где сейчас Ибен.

В моих снах она все еще жива. Выглядывает из белой коробки, где пряталась все это время, и смеется, что обхитрила нас. На фотографии со своего одиннадцатилетия она смеется именно такой улыбкой, совершенно беззаботной. Ребенок смеется, потому что жизнь — игра. Я задумалась, засмеется ли она еще когда-нибудь…

Бирта знай себе хрустела чипсами. Она злилась, потому что именно мне удалось разговорить Руе. Бирта проработала здесь дольше меня, и ей хотелось быть лучшей. Мы друг дружке не соперницы, однако ей все-таки обидно. Лучше оставить ее одну на время, чтобы она успокоилась.

Руе носил в себе эту тайну очень долго — боялся очернить память своей дочери. Потому что теперь все узнают, что она участвовала в нападении на человека. Может быть, ее смерть как-то связана с нападением? Руе считает, что если мы найдем связь со смертью Дэвида Лорентсена, все встанет на свои места. Именно поэтому Бирта так накинулась на материалы дела. Она хочет совершить прорыв.

Я встала налить себе стакан воды, как вдруг дверь открылась, и к нам заглянул Шахид.

— Вот вы где, — сказал он.

— Я вам нужна? — спросила я.

— Август сейчас будет допрашивать Тура Линда, сможешь вести протокол беседы, как в прошлый раз?

Я оглянулась на Бирту, но та снова погрузилась в чтение. Шахид открыл дверь и пропустил меня вперед.

Кристиансунн

Четверг, 24 августа 2017 года

— Что за чушь? — Руе Ульсвик фыркает. — Я не знаю, где она.

Он очень раздражен, но я прекрасно вижу, что он играет. Для того чтобы скрывать свою настоящую жизнь от окружающих, нужно обладать талантом актера. Я, как никто, хорошо это понимаю. Нельзя просто притворяться другим человеком — ты должен стать другим целиком и полностью, раздвоиться, думать так, как думает этот человек. В моем случае первая личность уничтожена, поэтому появилась вторая. Наверное, и у него также.

Я собиралась было ответить, но внезапно что-то внутри меня ломается. Я безуспешно пытаюсь вытереть льющиеся из глаз слезы, но бесполезно. Не знаю, почему я решила, что смогу придерживаться строгого тона, что нападу на него, заставлю себя уважать, припру к стенке. Мне следовало предвидеть, что я сломаюсь. И теперь я сижу здесь, у него на диване, как потерявшийся ребенок, — я, Мариам. Не Лив, которая могла бы врезать ему кулаком в живот, а отчаявшаяся мать, чье единственное желание — знать, что ее дочь жива. Руе смотрит на меня, сдвинув брови, внимательно разглядывает мое лицо.

— Что вам надо? — спрашивает он.

— Просто скажите, жива она или нет.

Я вдруг понимаю, что он выглядит совсем иначе, чем когда я видела его в последний раз. Тогда он казался надменным, расчетливым. А сейчас в нем есть какая-то беспомощность.

— Это вы должны мне сказать.

— Я больше не играю, Руе.

— Нет. Это я больше не играю. Вы подхватили ее по дороге из торгового центра и куда-то увезли. Не знаю, убили вы ее или нет, может быть, она лежит на дне моря, а может, вы ее где-то заперли… не знаю.

— Но вы же меня даже не искали.

Он опускает голову, проводит рукой по седым волосам.

— Это я во всем виноват. Вы убили ее, потому что я говорил с ней. Боялись, что она вас раскроет.

Я яростно трясу головой. Что-то здесь не так.

— Вы убили ее, спасая собственную шкуру, — говорит он. — Так же, как однажды убили младенца.

— Вы не тот, за кого себя выдаете, — бросаю я.

— Я стал таким из-за тебя!

Последнюю фразу он выкрикивает. Хватает меня за руку и рывком ставит на ноги. Держит крепко, впиваясь пальцами в кожу. Моя сумка летит на пол. И тут до меня доходит, что я наделала. Я совершила ошибку, которую пообещала себе никогда больше не совершать. Я решила, будто неуязвима. Перед моим лицом сверкает лезвие ножа. На нем несколько зарубок, рукоятка цвета хаки. Он похож на нож для охоты или рыбалки.

Руе прижимает меня к себе.

— Еще одна ложь, и я пущу его в дело.

Я глубоко дышу. Лезвие ножа мелькает у меня перед глазами. Его тело совсем близко, от него воняет потом. Боль пронзает живот, грудь, голову. Мне нужно подумать. Неужели я ошиблась и Руе не похищал Ибен? Ведь полиция его отпустила, и, похоже, он считает, что детоубийца — я. Может быть, он согласится мне помочь, если я не буду сопротивляться? И вместе мы отыщем Ибен…

— Отпусти меня, — хриплю я. — Я все расскажу, я буду вести себя смирно, только отпусти.

Он не слышит, сжимает меня еще сильнее и подталкивает вперед, так что я едва не падаю на пол. Выставляю вперед ногу, удерживаю равновесие и начинаю двигаться. Он выводит меня в коридор. Одной рукой держит меня за шею, другой прижимает к моему горлу нож. Ведет меня впереди себя через коридор в другую комнату.

Вот они мы. Лив и Мариам, шаг за шагом, путь от разбитной девицы до заботливой матери. На самом деле я ни одна из них — и в то же время они обе. На внутренней стороне дверцы шкафа висит фотография улыбающейся Ибен. Снимок поцарапан, порезан. Через мгновение я понимаю, откуда эта фотография. Из местной газеты, день рождения Ибен в январе. Хорошая фотография — видимо, снимал Тур; у него лучше всех получается ее снимать. Я же брожу по своей жизни, как лунатик. Это мое наказание.