когда вы вспоминали чертежи вашего батюшки — просто как заворожил меня кто. И я подумал: небось, ещё никто не собирал… — и запнулся.

Ну да, подумала я. Бывает. Увлёкся человек. И собрал скелет.

Молодой рабочий показал мне собранную ступню. Это было дивно, но этого было мало: к нам подошла девица чуть старше нас с Вильмой, рыжая, бледная, очень решительного вида. И она принесла голову.

Не череп, нет! Законченную фарфоровую голову со строгим и красивым юным лицом. В глазницах стояли крепления для стеклянных глаз с противовесами: отец ставил такие, когда хотел, чтобы автоматон умел моргать. Челюсть крепилась на незаметном шарнире с очень плавным и точным ходом.

— Потрясающая работа, — сказала я. — Но когда вы успели? Модель-то какая… а глазки…

— Спасибо, леди Карла, — сказала девица. — Вы простите, мы с вами заочно знакомы. Я Глена, я работала в кукольной мастерской «Дингл и сыновья», и мэтр Дингл, мой дядя, когда-то переписывался с вашим отцом. Эти глазки разработал ваш отец, а шарнир для рта — мой дядя. У него была кукла-певица…

— Да вы просто клад! — радостно закричала я. — А ваш дядюшка…

— Вот, — сказала Глена. — Делает пальцы.

— Мэтр Дингл! — заорала я ещё громче. — Я в восхищении! Я благодарна! Я очень рада, что вы участвуете! Я очень рада с вами познакомиться!

Суровый мужик выключил станок, повернулся ко мне и степенно поклонился.

— Рад и я, — сказал он. — Вот, значит, в чём ваш секрет… Ну да, после этого заказа у нас будут лучшие куклы в стране… если, конечно, не случится ещё чего-нибудь и если Господь позволит.

— Эта модель, — сказала Глена, — вообще-то для манекена была. В модный салон мужского платья. Но заказчице не понравилась, ей хотелось чего-нибудь помягче. А размер-то натуральный — и я подумала, что он как раз подойдёт для опыта. Ну и вот, пришлось немного обточить кости, чтобы на них хорошо и плотно села фарфоровая маска. Приклеиваем её лучшим клеем, водостойким, с тройной гарантией. Затылок тоже покрываем фарфоровой крышкой, чтобы нормально надеть парик. Ведь неплохо?

Я слушала, видела, как рабочие рассматривают и оглаживают повеселевшую Тяпку, как Райнор задрал рукав и что-то объясняет другим работягам, показывая шарнир локтя, как Фогель раскладывает позвонки и шарнирные прокладки между ними, — и мне было как-то странно.

Немного не по себе.

Я думала, как трудно было Дольфу в давние века найти человека, готового сделать кадавра из лошадиного скелета… и как сравнительно легко взялись за совершенно безумный проект мои современники. И как Фогель говорил про тело человека, которое — совершенная машина… как сказал бы и некромант. Железный век, динамитный век, безумное время…

Хорошо ли то, что мы делаем?

За станками на стеллаже стояли несколько длинных деревянных ящиков вполне характерного вида. В них лежали вычищенные скелеты, а над ними висело Пречестное Око Господне. В изголовье ящиков, под черепа, наставник Фрейн положил листки бумаги со святым напутствием, будто мы их заново отпели, — надо отдать ребятам должное, скелеты были совершенно чистые. И я не знала, радоваться мне до полного восторга тому, что теперь не будет ни малейших проблем с заказом, или всё-таки слегка ужасаться…

— Нервничаешь? — спросил Райнор, подойдя.

— Непривычно, — сказала я. — Не чаячьи кости всё-таки.

— Никто чужой не придёт, — сказал Райнор. — Не дрейфь. Здесь засекреченная зона. И на верфь-то в этот сектор чужих не пускают. С тех пор как тут поймали злодеев, весь периметр охраняют не заводские сторожа, а жандармы.

— Леди Карла, — окликнула Глена, — а не могли бы вы нарисовать лицо мессира Валора? Если вы это сделаете, мы можем попробовать создать некое портретное сходство… Мессиру Валору, вероятно, это было бы приятно, не так ли?

Об этом я не подумала, но идея и впрямь показалась занимательной.

И потом мы с Гленой сперва рисовали голову Валора, потом вместе лепили её модель… и я почти не думала о том, как изменились люди к нашему новому времени.

Я думала, что в Перелесье его жители открыли портал в ад, — а мы? Мы удержимся?

Делая из костей протезы для неприкаянных душ, — мы удержимся?

* * *

Мэтр Фогель проводил меня до проходной, рядом с которой стояла карета с золотой звёздочкой королевского дома. Сам не поехал, хотя уже начинало темнеть: работа продолжалась допоздна. На верфи зажгли электрические фонари, а в цехах наверху — газовые лампы.

А у меня были ещё планы на нынешний вечер.

Очень красивый, к слову, был вечер. Стоял лёгкий морозец, порошил тихий снег, голубоватый и лиловый в свете газовых фонарей. Такой чистый покой был в природе… а город был в напряжении и тревоге.

Карета выкатилась с набережной на Прямой проспект — и я услышала вопли мальчишек-газетчиков:

— Последние сенсационные новости! Сумасшедший застрелил в Девятиозерье перелесского дипломата!

— Чокнутый студент убил Лойоля Высокоборского, родственника короля Рандольфа!

— Пять пуль в перелесского дипломата! Псих убил посла в Девятиозерье!

У меня сердце провалилось куда-то вниз, даже стало тяжело дышать.

Я дёрнула колокольчик, чтобы остановить карету, и подозвала парнишку с пачкой газет. Сунула ему «кораблик»: просто хотелось хоть кого-то порадовать. Отодвинула шторку, чтобы в карету проник луч фонаря.

От статейки в газете меня начало мелко трясти.

«От нашего корреспондента в Девятиозерье, экстренный выпуск. Мы только что получили сообщение по телеграфу: сегодня, в три часа пополудни, в столице Девятиозерья был с чудовищной жестокостью убит достопочтенный и благородный мессир Лойоль, герцог Высокоборский, кузен короля Рандольфа Перелесского, выполнявший в Девятиозерье дипломатическую миссию. Мессир Лойоль выходил из мотора у входа в Королевский Театр, когда студент Девятиозерского Университета Естественных Наук Мидл из дома Серебряного Камыша, очевидно, пребывая в состоянии умопомешательства, выпустил в него пять револьверных пуль почти в упор. От ужасных ран груди и головы мессир Лойоль скончался на месте. Убийца был немедленно задержан. Король Тиан Девятиозерский направил в Перелесье телеграмму с выражением глубочайшей скорби и сочувствия. По делу о злодейском убийстве начато расследование. Наша редакция направила в Девятиозерье телеграфный запрос о подробностях кровавого преступления — и мы непременно сообщим нашим читателям обо всём, что узнаем».

Ну всё, подумала я, складывая газету. Кажется, Девятиозерью — конец.

Всю дорогу до Дворца мне казалось, что в карете нестерпимо холодно, и я куталась в шубку. Во Дворце