— Что же мне — храм тут учреждать? И в епархии должность батюшки выбивать?

— На то у меня свои мысли, — уклончиво повел головой Федор. — Нечего в наше пространство поповскую бюрократию впутывать, и их ставленников обустраивать. Да и много ли молодежи в нынешние храмы ходит? Разве по праздникам самым великим, да и то любопытства ради, и не от веры, а от суетности…

— Что ж ты тут… секту учредишь, что ли?

— Забыл ты: православный я, какая секта… Хотя с сектой — куда проще… Секта от трудов духовных дураков освобождает, ответы дает простые, указания твердые… У этих мерзавцев есть чему поучиться! Промежуточный вариант: баптисты. Тут и храм утверждай, и общество к нему подтягивай, никакого окрика сверху не предусмотрено. Но играть в протестанта — грех великий, на себя не возьму. По-другому все сделаю, все продумал, как время придет — узнаешь. Однако вернемся к гостям твоим, душам заблудшим… С оружием они к тебе приходили?

— Не знаю…

Глаза Федора блеснули решимостью и продуманными, чувствовалось, планами:

— Оружие нам нужно, Кирьян. Хорошее оружие, и много. Если имеется оно у гостей твоих, не грех позаимствовать. С того начнем!

— Федя, ты о чем? Ты к чему меня толкаешь? Чтобы тут убийства совершать? Да мы сядем с тобой!

— Насчет себя — не бойся, — снисходительно ответил Федор. — А уж если мне предстоит за решетку, то — не впервой. И не трусь, коли дом свой решил от гибели уберечь. Сейчас пришло время сильных. Трусы в нем на задворках поселятся.

— Их трое было, четвертый, шофер, в машине…

Федор расстегнул черный длинный пиджак, присел в кресло, закинув ногу за ногу. Был он загорел, сухощав, белели глубокие шрамы на его лице, а глаза источали холодную уверенность и пренебрежение хоть к каким опасностям и невзгодам.

— У меня три футбольных команды бойцов, зря, что ли, воспитателем над молодежью поставлен? — Усмехнулся он. — Зал для бокса, зал для борьбы, зал для тяжелоатлетов… Давно ты, кстати, к нам не наведывался, посмотрел бы, какие парни у тебя под боком выросли… Вот и подоспело им время показать сноровку.

— Только воспитатель у них… того…

— С Богом я их воспитываю Кирьян, с Богом… Никто не курит, не пьет, сквернословие для них — как грязь зловонная… Крепкие мужики вызреют, основательные. И вот что еще: выпускать их из поля зрения нельзя. Рядом у нас — авиачасть и полк внутренних войск. С командирами я договорюсь: пусть наши ребятки рядом с домом служат. А кто после службы в части останется — тоже в зачет пойдут, пригодятся…

— Далеко ты, Федор, мыслишь… И таинственно как-то.

— А я, Кирьян, просто время чувствую, пришло оно, — то, когда себя проявим… Значит, оружия на тех «бычках» ты не приметил? Ладно, чего ж… Ножом обойдусь, коли что… Ты, Кирьян, на мелочи не отвлекайся, ты стратегию строй! А с тактикой я управлюсь.

Только тут Кирьян удосужился присмотреться к одежде товарища. Нет, не пиджак на нем был, а словно какой-то старомодный сюртук с атласным воротником, отливающим, как воронье перо, но шитый на свежую нитку, и рубашка была черной, со стоячим воротником, а ботинки плоские, элегантные, но кроя будто казенного, чиновного, строгого. А на стуле рядом покоилась принадлежавшая Федору шляпа: тоже черная, с темно-серой лентой, отчуждавшей поля от тульи.

И припомнилось Кирьяну определение Федора кем-то из совхозного люда, услышанное случайно и промелькнувшее мимо сознания, истерзанного насущными заботами: «Его Преподобие»…

Это был разговор между двумя пожилыми селянами, вернее, обрывок его:

«Коли балует малец, к Федору и обратись. Его Преподобие вмиг засранца укоротит. Уже сегодня шелковым будет…»

— Значит, работаешь с молодежью? — сказал Кирьян обреченным голосом.

— Вразумляю, — ответил Федор, взглянув на него колюче. — Свернул с уготованной стези по малодушию своему и проискам бесовским, но долг свой понял, исполню его с прилежанием и кроткостью…

— И в случае чего — обойдешься ножом?

— Добро, как утверждается, должно быть с кулаками. И с иным вооружением. Если ты против, я готов написать заявление об увольнении…

— Заявление… — невольно вздохнул Кирьян. — Змий ты лукавый… Вот что скажу: не хочет человек греха, бежит его… А куда бежать, коли все тропы в пропасть ведут? И лишь одна, скользкая, по тверди тянется?

— Не об искушении и не о выгодах личных мы хлопочем, — произнес Федор доверительной скороговоркой. — О ближних своих печемся. Хотя и о себе тоже, да. Но будет нам прощение: на себя ношу взваливаем, а других, слабых, от нее охраняем, их неслучившуюся вину на себя берем! Вразумляем умом обделенных… Но — помимо увещеваний и всякой там идеологии, увы, нужен нам хлеб насущный, дабы кормить семьи наши. — Брови его решительно сдвинулись.

— Надеюсь, если у тебя будет церковь, ты не станешь в ней демонстрировать собственные идеи под видом православия?

— Уж как придется…

— Натворишь ты тут дел! — сказал Кирьян раздраженно, но и беспомощно. — Ваше Преподобие…

На поверку вымогатели оказались мелкими уголовниками из краевой столицы. Изрядно побитые, лишенные денег, машины и двух газовых убогих пистолетов, криво переделанных под стрельбу патронами из «мелкашки», они пинками были выдворены вон.

Но наглый визит их послужил Кирьяну и Федору предупреждением и уроком. Не прошло и месяца, как все рынки, магазины, автозаправки и кооперативные лавочки в округе оказались под охраной крепких уверенных парней, воспитанников Его Преподобия, и за каждым из них числилось новенькое вороненое оружие, номерными знаками не отмеченное. На путях к благодатным землям, процветающим вопреки всеобщему упадку и разброду, утвердились прочные сторожевые посты. Любой чужак тотчас попадал на заметку. И документы его с соответствующими расспросами проверяли либо вежливые и равнодушные милиционеры, либо плечистые, коротко стриженые ребята, обходящиеся без официальных представлений.

Прибывший в гости после очередной отсидки Арсений, в окончании сентиментального вечера, проведенного в кругу друзей детства, сообщил:

— Я тут в авторитеты выхожу, часто общаться придется, вы ведь в своем углу — борзые…

— На что намекаешь? — спокойно спросил Кирьян.

— Упаси Бог, чтоб с ваших овец шерсти состричь! — рассмеялся тот. — Исключительно: дружба и взаимопонимание! Сотрудничество, когда понадобится… С этим… — кивнул на Федора, взиравшего на него свинцовым взором, — из-за благ земных мимолетных, да еще и корыстных, охоты идти в лобовую — никакой… — Кивнул головой усмешливо, пояснил: — Вашим стилем глаголю, Ваше Преподобие, вник… Храм, говорят, строите? На причастие только к Вам, а с саном поможем, дело решаемое, коммерческое…

Рукоположение Федора прошло без заминки. Государство уже не вмешивалось в кадровую политику церкви, должность уполномоченного Совета по делам религий при Совете Министров СССР упразднилась, да и тот в свое время рекомендовал претендентов в попы из села, а не из грешного города; нынешние архиереи давали сан всем желающим, а уж в отношении сына священника, знавшего все таинства службы, от сохи к вере пришедшего, никаких вопросов у иерархов не возникло.