Лоуренс толкнул дверь:

– Как дела?

Гвен скривилась:

– С арифметикой он не дружит.

– Должен признаться, я тоже был с ней не в ладах.

Она улыбнулась:

– Вообще-то, Лоуренс, наш сын очень здорово рисует. Как ты думаешь, может, ему брать частные уроки?

– Я думаю, частные уроки математики будут лучшим вложением средств.

Гвен вздохнула. Хью рисовал гораздо лучше, чем Лиони, но она хранила все каракули маленькой девочки, которая пыталась изобразить человеческие фигуры, а выходили какие-то чудища с огромными головами, и животных, которые получались такими странными на вид, что в них было не узнать ни одно живое существо. Только по ночам, оставаясь наедине с собой, Гвен осмеливалась рассматривать рисунки дочери. Но с момента доставки последнего прошло уже много времени, и Гвен, забеспокоившись, послала Навину узнать, не случилось ли чего. Бывало, дети пропадали из окрестных деревень, а потом оказывались в качестве дешевой рабочей силы на рисовых полях.

Она взглянула на Лоуренса: если бы они могли поговорить по душам! А то после его возвращения из Америки и той знаменательной вечеринки четыре года назад все их беседы так или иначе сводились к деньгам.

– Все не так плохо, – улыбнулся он. – В этой чертовой депрессии есть кое-что хорошее: она заставила профсоюзы умерить требования. Люди слишком обеспокоены возможностью потерять работу, чтобы упорствовать в радикализме. Я знаю, нам нужны перемены, но мы должны найти правильный способ сделать это.

Гвен потерла лоб. Несмотря на то что триста рабочих-иммигрантов вернулись в Индию, перепроизводство и экономическая депрессия обрушили цены на чай. Множество бедняков потеряли работу, а вместе с ней и тот небольшой достаток, который имели; уровень нищеты просто ужасал.

– Наша главная проблема сейчас – что делать с работающими на плантации тамилами, – продолжил Лоуренс. – Большой ошибкой было не дать им права голоса. Это усилило у них ощущение несправедливости по отношению к себе.

Гвен кивнула. После пожара напряжение так до конца и не улеглось, мелкие вспышки недовольства происходили по всему Цейлону. В 1931 году разногласия обострились в связи с тем, что всем, кроме рабочих-тамилов, дали право голосовать.

– Не понимаю, почему их до сих пор считают временными поселенцами.

– Вот именно. Как я сказал, от этого только хуже, – добавил Лоуренс.

Хотя Гвен приходилось тщательно следить за домашними тратами и строго их ограничивать, в сравнении с рабочими она все равно жила в невероятной роскоши. С детства вся ее жизнь, каждый вдох, каждое сказанное слово, каждая мысль были нацелены на то, чтобы стать женой и матерью, и она в этом преуспела. Но видеть, как надежды Лоуренса на возрождение перечеркиваются снова и снова, было грустно. Хотя он и ворчал, когда отец Гвен вызвался платить за школу Хью, пока они не встанут на ноги, она с радостью приняла это предложение.

– Есть новости от Фрэн? – спросил Лоуренс.

– Она приедет через пару месяцев.

– Я рад. Мы многим обязаны твоей кузине. – Он потрепал сына по голове. – А теперь постарайся ради мамочки, Хью, тогда завтра я возьму тебя с собой на фабрику. Договорились?

Глаза мальчика засияли.

– Лоуренс, почему Верити опять здесь? Кажется, она просто не хочет оставить нас в покое.

Верити то и дело являлась к ним без приглашения под всевозможными нелепыми предлогами: то у нее в доме трубу прорвало и невозможно вымыться, то у нее голова разболелась от запаха рыбы. Выйдя замуж, она не перестала цепляться за брата, теперь в ее отношении к Лоуренсу проглядывало какое-то отчаяние, и Гвен чувствовала, что такое поведение должно подпитываться некими серьезными причинами.

Лоуренс насупился:

– По правде говоря, я и сам не знаю.

– Ты не мог бы выяснить, что случилось? Она слишком часто приезжает сюда для женщины, недавно вышедшей замуж. Ей нужно как-то разобраться в своих проблемах с Александром, а не сбегать к нам из раза в раз.

– Я попробую, но сейчас должен дать тягу – еду в Хаттон на грузовике.

– Не на «даймлере»?

Лоуренс отвел глаза:

– Он все еще в гараже, ждет ремонта.

После ухода Лоуренса Гвен села на стул напротив сына и погрузилась в мысли о золовке. Хотя Верити так и не избавилась от перепадов настроения, она в конце концов вышла за Александра Франклина, человека достойного, но скучного. Они жили на побережье, где у него была рыбная ферма. Этот брак шесть месяцев назад стал сюрпризом для всех, но Гвен испытала громадное облегчение и надеялась, что семейная жизнь поможет Верити выправиться. Однако, похоже, ее надежды не оправдались.

Хью покусал кончик карандаша и нацарапал на листке новый ответ. Арифметика давалась ему нелегко, и Гвен беспокоилась, как он справится с учебой. Волосы у Хью потемнели и теперь лежали точно как у Лоуренса: на макушке два вихра и чуб спереди. Глаза у мальчика тоже были отцовские – темно-карие, а кожа оставалась светлой, как у нее. Он продолжал говорить о своем воображаемом друге Уилфе как о реальном мальчике, и Лоуренсу это не нравилось.

Только Гвен собралась исправить ошибку сына в счете, как в комнату вошла Навина и остановилась у дверей.

Гвен взглянула на нее.

– Леди, можно поговорить с вами?

– Конечно, входи.

Однако Навина кивнула на дверь, и Гвен, видя встревоженное выражение лица старой айи, немедленно пошла за ней.

Гвен сидела на скамье под изогнутым пологом воловьей повозки и крутила на пальце обручальное кольцо. Прошло семь лет с того дня, как она ездила в сингальскую деревню, тем не менее в памяти у нее сохранилось все до мельчайших подробностей. Они проехали мимо места, где она по ошибке свернула с дороги во время своей отчаянной прогулки под дождем, и вскоре оказались на изрытой ямами грунтовой дороге, над которой нависали согнутые постоянными ветрами деревья.

В лесу стояла тишина и царил зеленоватый сумрак, но, когда они выехали на открытое место, воздух наполнился знакомыми запахами угля и специй, точно так же как в тот раз. Навина не остановилась у реки, где берег был обрывистый, а вместо этого проехала через всю деревню к тому месту, где берег едва возвышался над уровнем воды и русло было шире. Сегодня река выглядела мутно-коричневой, а не прозрачной и искрящейся, как тогда, и слоны в ней не купались. Лишь несколько детей плескались у берега – зачерпывали воду глиняными горшками и выливали себе на голову.

Гвен вышла из повозки и наблюдала за детьми, которые перекликались и таращились на нее. Через пару минут они перестали обращать на нее внимание и вернулись к прежнему занятию. У самых маленьких были круглые животы, а ребра сильно выпирали из-под кожи. Сколько им лет, сказать было трудно, наверное от трех до одиннадцати-двенадцати. Гвен сконцентрировалась и попыталась найти среди них семилетнюю девочку.