психику событие, нестандартное жизненное обстоятельство, в результате которого возникает психологическая травма как механизм самозащиты. Согласна?

Да чтоб тебя!

– Угу… – мычу.

– Не слышу, любовь моя… – одновременно прикусывая мочку уха и наращивая темп внизу.

– Да, – цежу надтреснуто.

– Это ответ на мой вопрос? – щекочет дыханием влажные после душа волоски на виске и…прекращает движения.

– Да! – шиплю, в самом деле начиная его ненавидеть.

Довольный тихий смех играет моими нервами, словно струнами, рождая очень нехорошие мелодии.

– Это пять, малыш. В итоге, стокгольмский синдром, – пытка возобновляется так внезапно, так быстро и так потрясающе остро, что я выгибаюсь, опасно балансируя на краю столешницы, – это выписка из филькиной грамоты. Мифология массового восприятия, которая и не синдром вовсе, да и не стокгольмский. И он, услышь меня, – замедляется, позволив передохнуть, – не имеет долгосрочного эффекта! Так что, это не наш случай. Бинго!

Не знаю, что и как Дима сделал, но после определенных манипуляций с какой-то потаённой точкой изнутри я одновременно с последними словами взрываюсь, рассыпаясь мириадами песчинок, и на длительный период теряю связь с действительностью. Меня попросту нет. Я вне зоны доступа. Вакуум поглотил мой разум, тело, душу.

Кое-как раскрываю веки и ловлю томный взгляд с расширенными зрачками. Обе его руки блуждают по мне, впитывая отголоски пережитого экстаза. Пытаюсь подтянуться повыше. По закону подлости ладонь соскальзывает, и я по инерции лечу вниз, что является результатом сидения на самом краю. Но, к счастью, Дима быстро группируется, и мы падаем весьма удачно: он – на мой валяющийся халат, я – на него. Утыкаюсь ему в плечо и хохочу, вторя низким вибрациям его грудной клетки.

– Какая у нас тяга к «половой» жизни. Не находишь?

Конец шуткам и вожделенному перерыву приходит для меня внезапно.

Дима принимает сидячее положение, упираясь в дверцу, подхватывает мои ягодицы, как-то умудряется принять удобную позу и, завладев опять же моим ошалевшим от происходящего затуманенным взглядом, нарочито неторопливо опускает меня на свою эрегированную плоть. Спазм душит горло, когда чувствую его в себе… Всего. Так, что ощущение натянутости и наполненности вырывает судорожное всхлипывание. Я так хочу прикрыть глаза, но этот невозможный мужчина не позволяет: даже на ментальном уровне я слышу рык, запрещающий отдалять своё наслаждение от него. Только вместе. Только беспрерывно контактируя.

Не понимаю, когда успел снять джинсы?

– Сколько пунктов я перечислил, Аль?

Да он точно издевается!

Первый толчок существенно ослабевает желание огреть его чем-нибудь сподручным.

– М-м?

Второй толчок усиливает эффект первого.

И при этом я чувствую сильные требовательные пальцы повсеместно на себе. Это сводит с ума, стирает грани моего прежнего «Я», в котором не было предусмотрено такой роскоши – получать удовольствие от близости с любимым мужчиной. Рождается что-то несравненно прекрасное из груды пепла где-то за грудиной. Расцветает, расширяется, озаряет. Я улыбаюсь. Блаженно. Чувственно. Может, соблазнительно. Сама подаюсь вперед и касаюсь его губ мимолетным поцелуем.

Кажется, Дима настолько впечатлен моей маленькой инициативой, что закатывает глаза в наслаждении. Перемещает руки на талию, фиксирует её в таком положении и ускоряется. Улыбка стирается с лица. Брови сходятся на переносице. Мне так хорошо, так прекрасно, что от этого даже немного тревожно и больно в груди. Так бывает?.. В такие волшебные моменты могут возникать подобные мысли?..

– Пристегиваемся…

– Чт-то? – зубы отказываются разжиматься, а сознание уплывает.

– Обопрись о столешницу… Вытянись и схватись.

Выполняю требование, находясь в трансе. На этой грешной земле меня сейчас удерживает только васильковая лазурь, всё так же не выпускающая моих глаз из плена. Его голова теперь находится между моих локтей. Всё становится еще напряженнее, ещё запредельнее, невыносимее. Пожар внутри свирепствует. И отражается в расширенных зрачках Димы. Нас обоих пожирает это необъятное нечто, потребность друг в друге, в абсолютном соитии.

– Полетели, – улыбается коварно и нежно.

Он знает. А я-то – нет.

Он знает, что со мной происходит. А я – не могу объяснить.

Он знает, как управлять греховными слабостями. А я – только знакомлюсь с ними.

Хватка становится железной, я будто невесомая и парю в воздухе, когда как Дима…хищно подбирается и задаёт такой чудовищный темп, что у меня вышибает дух напрочь. Безумие. Сплошное сладкое безумие.

Низ живота горит, вопит о приближении уничтожающего «рассвета». Я норовлю прикрыть веки, но он не позволяет.

Только вместе.

Слегка наклоняется вперед и вбирает в себя призывно торчащую темную вершинку, прошибая прикосновением острого кончика языка. И эти порочные глаза…этот взор исподлобья… У меня перехватывает дыхание. Иссякают запасы выносливости и способности противостоять.

– Ди-и-има…

И всё. Навылет. Вразнос. Подчистую. Я больше не я. Я теперь только в контексте этого неидеального, но ставшего мне незаменимо родным мужчины.

Ловит мой шепот, приникнув к губам, конвульсии – припечатав к грудной клетке. Растворяя, внедряя, помещая в себя. И сам взрывается следом.

Опустошенные, обессиленные, но обретшие очаг непостижимым для обоих образом, прижимаемся друг к другу и дышим. Глубоко. Медленно. Продолжаю сидеть на нем, прижимаясь, прислушиваясь к периодическому покалыванию кожи. Я глажу его по волосам, он – меня по спине. Просто нет никаких слов. Что это было? Как такое возможно?

– Хорошо, что ты не профессор кафедры психологии, – еле-еле выталкиваю из себя, – весело бы у вас проходили лекции…

Смешок приходится мне в солнечное сплетение, где покоится голова Димы. Щекочет и одновременно наполняет каким-то радостным теплом.

– Я даю только индивидуальные занятия… – отстраняется и проводит по моей щеке костяшками. – Мне хватает одной студентки. Непочатый край для раскрытия потенциала.

Вздрагиваю, когда его большой палец очерчивает мою нижнюю губу. В контрасте с этим заявлением…выглядит пошловато. Но… Это же он, Дима. Неотразимый. В меру развратный. Кружащий голову.

И, похоже, снёсший мне «крышу» окончательно и бесповоротно…

Глава 27

Боковым зрением наблюдаю за воодушевленной Мией, она взахлеб рассказывает отцу о знакомстве с тройняшками на сегодняшнем занятии в бассейне. Ребенок впечатлился тем, что может быть три абсолютно одинаковых человека. Еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Мало ли, малышка не так поймет, она у меня восприимчивая. С тонкой душевной организацией. И в кого пошла?

– А где мама?

– Рядом! – рапортует дочь.

Прощается и передает мне телефон. Я выключаю утюг, обхожу гладильную доску и опускаюсь на диван.

– Аль, ты в Париже была?

– Была.

– А в Риме?

– Была.

– А в Барселоне?

Подозрительно прищуриваюсь и вглядываюсь в лицо на экране.

– Дим, что происходит?

– Значит, – игнорирует вопрос, делая вывод и задумавшись о чем-то своем, – Храмом Святого Семейства тебя тоже не удивить, что ж. Посмотрим на него еще разок через несколько лет, когда достроят полностью.