— Это спланировал отец…

— Не оправдывайся… не надо. Просто расскажи мне все. Этого будет достаточно.

— Хорошо, — выдохнул Тишин и поднял наконец голову. — Порученцы — это люди, которые выполняют очень разные задания. Иногда от них зависят судьбы не просто людей, а дворян и даже королей, поэтому и спрос с них очень строгий. За подделку магического знака, которая обычному солдату могла сойти с рук, порученца ждет высшая мера наказания. И твой Рандир это знал… Но просто казнить его король не мог. Этого бы не понял гетман и не поддержали бы солдаты — казнь накануне битвы отрицательно сказывается на духе армии.

— И вы?..

— Не совсем… Порученец был единственным, который смог бы это выполнить. Даже если бы не эта провинность, у короля не было другой кандидатуры. Король должен был, по всем законам, заковать Рандира в кандалы или казнить сразу, но он оказал ему последнюю честь — доверив Поручение. Понимаешь? Доверить Поручение тому, кто сделал фальшивый Знак — это рискованно. Но король очень ценил Рандира и позволил ему погибнуть с честью, выполнив до конца свой долг. Рандир знал, на что идет.

Он замолчал. Некоторое время я ждала продолжения, но его не было. Это было все, что хотел сказать мне Тишин. Не густо. Король все продумал: соблюдение закона, использование бракованного порученца, его смерть, вовремя развязавшую магию Тауэра — как все чисто сыграно. Как по нотам. Только вот сам инструмент…

— Тишин, ответь мне на один вопрос.

— Слушаю.

— Почему ты сказал: «твой Рандир»? Ты знал, что мы любим друг друга?

— Узнал… Перед тем, как уйти к ур-хаям, Рандир попросил короля присмотреть за тобой. Я понял, что вас связывает нечто большее, чем просто знакомство. Прости, что не знал раньше. Тогда, в замке, ты была не против моих ухаживаний.

— То было давно, Тишин. С того времени много чего произошло. Извини, что не сказала сразу.

Тишин кивнул. Но как-то напряженно, будто ожидая что-то еще. Не дождался.

Уже на пороге, когда я откинула полог, он вдруг окликнул:

— Ника! Мое предложение… если ты захочешь…

— Нет! — перебила я, не оборачиваясь и не глядя больше на короля. — Не захочу.

~~~

Он еще дышал. Это было страшно. Обрубок без рук, без ног, изрезанный и сожженный, еще дышал. Когда по всем законам и по уверениям магов-медиков он давно уже должен был умереть.

Рандир скосил на меня сине-багровый заплывший глаз и попытался что-то сказать. Чтобы подойти к этому обезображенному полутрупу, надо было заставить себя не плакать. Я закусила до боли губу и встала на колени возле топчана. Сквозь слезы черты лица Рандира расплывались, смазывались.

— Не… плачь…

Я киваю головой и пытаюсь вытереть слезы.

— Не буду, — напрасное обещание. Мы оба это знаем, но все равно смотрим друг на друга и верим.

— Ты уже все знаешь?

— Да.

Врать тоже не надо. Мертвым не врут. И полумертвым тоже. Врут, когда хотят жить.

Он жадно смотрит на меня, перебегая взглядом с глаз на лицо, на руки, на тело и опять в глаза.

— Прости… не выполнил… обещание…

И что на такое ответить? Сказать: «Ерунда, еще выполнишь!» — и соврать…

— Я выполню — я буду любить тебя всегда.

— Не надо… отпусти.

О чем это он?

— Я… тебя… не… люблю.

Врешь! Почему же из глаза к виску убегает одинокая капелька?..

— Нет. Я тебя спасу! Я тебя люблю! Понял?!

— Нет… отпусти.

Рандир закрывает глаз и пытается отвернуть голову. Разговор закончен?

— Ран! Ран!

Я хочу его обнять, прижать к себе и больше никогда не отпускать. Никуда.

Меня силой выводят из шатра и держат до тех пор, пока я перестаю биться в их руках.

~~~

Спотыкаясь, иду сквозь строй госпитальных шатров. Как сквозь строй шпицрутенов. Каждый их взгляд вопрошал — мы тоже солдаты, мы тоже умираем, почему ты жалеешь только его?! Израненные, колотые, резаные, рубленые — они были еще живы, чьи-то мужья, братья, возлюбленные. Они такие же солдаты, как и Рандир. Каждый из них знал, на что шел, и сражался за то, во что верил. Рандир тоже верил… верил в меня. В то, что я пойму и не буду жалеть его. Я понимаю, Ран, только больно, как же больно!

Меня догнал Улетов. Пошел рядом.

— Ника, пойми — это война.

Кивнула — понимаю.

— А на войне мужчины гибнут.

Кивок.

— Рандир — герой. Без него ур-хаи пошли бы другой дорогой, и мы бы опять целовали им хвост. Не плачь, Ника, успокойся…

Да как они меня достали со своим «успокойся»! Будто я кисейная барышня! А что — нет?! Две истерики подряд с кучей соплей и слез — чем не баба!

— Вячеслав Иванович, извините — сорвалась. Я ведь его люблю…

— Знаю, доча… И он тебя тоже. Я видел по нему еще в замке. И здесь… он только про тебя и думал.

— Вячеслав Иванович, вы видели?

Мужчина смутился, попытался отвести взгляд, но я схватила его за руку и сжала, вынуждая смотреть мне в глаза.

— Видел, сдалека… Ну вот опять плачешь!

— Они сами текут… ну их! Я в порядке. Расскажите!

— Ну нет! Хватит того, что ты его увидела.

— Вячеслав Иванович, я прошу. Пожалуйста. Вы же знаете меня, я умею держать себя в руках… истерик не будет.

— Не надо тебе это знать, поверь, дочка. Пытали его ур-хаи страшно. Я сам чуть пару раз не сорвался… не бросился его освобождать. Я ведь его тоже… как сына… Но ты пойми, что простому перебежчику урхаи не поверили бы. Тут важно было расколоться в нужный момент, чтобы ур-хаи ничего не заподозрили. Их маги очень недоверчивые. Он выдержал до конца. И сказал так, как было нужно.

Улетов замолчал, пожевывая ус.

— Спасибо… товарищ майор.

— С каких пор я стал для тебя товарищем майором? Или забыла, как папку называть надо?

— Нет, — смех сквозь слезы. Он пытается меня отвлечь от переживаний. Спасибо, но не получится. В груди тяжелая пустота — это боль потери? Или жалость? Или любовь? Не знаю. Хочется выть и рвать грудь… или лечь и умереть.

Возле шатра магов-медиков я остановилась. Попрощалась с Улетовым, пообещав, что ни стреляться, ни вешаться не буду. Я смотрела в широкую спину майора, перетянутую портупеей, и понимала, что эта потеря для него не первая и не последняя… и живет он с ними, смирился. Заставил себя научиться принимать их, как боевые потери. Но Рандир-то не умер!

Все-таки одно — когда сама себя уговариваешь, а совсем другое — получить заключение из уст медиков. Я медлила и не могла заставить себя откинуть полог шатра. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Собрать все свои силы, чтобы принять неизбежное. Наверное, я слишком долго колебалась, перед тем как войти, голоса медиков внезапно стали настолько громкими и четкими, что моя рука застыла, так и не откинув полог.