– С гор? Ты говоришь о Денали?

Отвечая, Мекай не смотрит на меня.

– Нет, он сейчас дальше.

– Дальше, чем… Насколько далеко?

Он качает головой:

– Тебе не стоит беспокоиться.

– Не говори мне, что мне не стоит беспокоиться. – Я тыкаю его в плечо: – Это у меня на шее красуются следы клыков от розыгрыша какого-то засранца, а Джексон последний, кто меня видел, если не считать здешней медсестры. Так что я буду беспокоиться, пока он не вернется и не объяснит, что к чему. Понятно?

– Понятно, понятно. – Он демонстративно трет плечо, делая вид, что ему больно. – Черт возьми, ты хорошо умеешь доносить суть своих слов.

– Можешь так и передать своему другу, скитающемуся по горам. Кстати, почему ты сам сейчас не психуешь по поводу следов клыков у меня на шее?

– Психую, и еще как! И Джексон психует. Психуем мы все.

– Да, но ты психуешь, потому что не знаешь, кто меня укусил. А не потому, что… Как бы это сказать? Не потому, что меня вообще укусили!

– Ага. – Он засовывает руки в карманы, глядя куда угодно, только не на меня. – Думаю, я предпочту, чтобы это тебе объяснил Джексон.

– Потому что он так же разговорчив, как и ты.

Сейчас я уже сыта по горло ими обоими, так что пошли они на фиг. Я и иду к лестнице.

Однако Мекай оказывается там до меня – этот парень явно может двигаться чертовски быстро, когда он того хочет, – и преграждает мне путь:

– Куда ты?

– Хочу вернуться к себе в комнату, чтобы взять рюкзак. У меня урок. – А также кузина, из которой я собираюсь вытрясти всю правду. Я пытаюсь обойти его сбоку, но он опять не дает мне пройти.

– Я же сказал, что Джексон хочет, чтобы ты оставалась на месте. Тебе надо просто… Не знаю, возьми какую-нибудь книгу и одеяло и посиди у огня.

– В этом камине нет огня.

– Сейчас я его разведу. Обещаю, это займет не более пяти минут.

– Мекай. – Я произношу его имя медленно и так спокойно, как только могу, но вижу, что от этого он только настораживается еще больше. Сообразительный парень.

– Да, Грейс?

– Если Джексон хочет, чтобы я оставалась на месте, то, возможно, и ему самому следовало сделать то же самое. А он сейчас находится на какой-то одному богу известной горе, в то время как я торчу здесь со следами укусов на шее, происхождение которых никто не может объяснить и которые я получила, когда была без сознания. – Меня снова пронизывает ужас, но я сосредоточиваюсь не на нем, а на злости, поскольку с ней куда легче иметь дело. – Полагаю, тебе понятно, почему в данную минуту мне плевать на то, чего хочет Джексон.

– Э-э… да. Более чем. – Он дарит мне улыбку, которая, надо полагать, как правило, помогает ему получать от жизни все, чего он хочет, и даже больше, но я ему не поддамся. Только не сейчас и не в этом деле. – А может, ты согласишься на компромисс? – предлагает он. – Ты пойдешь в свою комнату и будешь отдыхать, пока не вернется Джексон. Таким образом с тобой ничего не случится, и вы сможете разобраться во всем этом вместе.

– Ты в самом деле считаешь, что мне нужно прятаться от какого-то дебила, у которого есть то ли расшиватель, то ли ручная змея?

– Эти отметины оставил на тебе не расшиватель, Грейс. И не змея. Думаю, ты и сама это знаешь, иначе не колотила бы в дверь Джексона в шесть часов утра.

Когда он все-таки озвучивает эту скользкую тему, на меня снисходит покой. Возможно, это от лекарств, возможно, так у меня начинается шок, а может быть, дело просто в облегчении оттого, что кто-то наконец говорит со мною честно.

Как бы то ни было, я делаю глубокий вдох и проигрываю в голове мой первый разговор с Джексоном. «Есть тьма чудес на небе и в аду, Гораций, не снившихся философам твоим». После чего спрашиваю, потому что мне хочется это услышать:

– Тогда что же оставило на мне эти следы?

Несколько бесконечных секунд Мекай не отвечает. А когда мне начинает казаться, что он так ничего и не скажет, говорит:

– Истина состоит в том, Грейс, что иногда правильным бывает самый очевидный ответ.

После этого дивного откровения у нас с Мекаем не остается тем для беседы, если не считать того, что он настойчиво предлагает проводить меня до моей комнаты. Да и о чем нам с ним говорить, если я никак не могу решить, доверять ему или нет. Я же совсем не знаю этого парня. Да, Джексон ему доверяет, но Джексон сейчас бог знает где, так что это еще ничего не значит.

Как ничего не значит и то, что все последние пятнадцать минут мой телефон разрывается от сообщений, которые шлет мне Джексон. Но я уже писала ему, а он вместо ответа отправил ко мне Мекая. Так что теперь он может спросить Мекая, если ему хочется что-то узнать обо мне, потому что сама я не стану отвечать.

Можно ли это назвать ребячеством? Возможно. Благоразумно ли это? Еще как. Ведь сейчас я в таком настроении, что вполне могу написать нечто такое, о чем потом буду жалеть. Лучше успокоиться, остыть и поговорить с ним лично, когда он вернется. К тому же, если бы сейчас он попробовал мне солгать, я бы не оставила от наших с ним отношений камня на камне.

По дороге в мою комнату Мекай несколько раз пытается завести разговор, но я слишком потрясена, чтобы давать ему хоть сколько-нибудь развернутые ответы. Нет, я его не игнорирую, просто голова у меня идет кругом. Это наверняка кошмарный сон, говорю себе я. Это единственное разумное объяснение.

В конце концов Мекай оставляет свои попытки завязать светскую беседу, но вместо облегчения я чувствую только, что между нами повисает неловкое молчание.

Настолько неловкое, что, когда он доводит меня до моей двери, я ожидаю, что сейчас он поспешит уйти. Однако вместо этого он стоит и ждет, когда я отопру замок.

– Я не приглашаю тебя зайти, – говорю я, даже не потрудившись повернуть голову и взглянуть на него.

– Я на это и не рассчитывал. – Но как только я открываю дверь, он припечатывает ее ладонью, чтобы я не смогла закрыться. Внутрь он не заходит, а просто стоит у самого порога, не переступая его. Что кажется мне странным – ведь занавес из ниток бус, наверное, пребольно бьет его током, – но тут я вспоминаю одно из первых правил, о которых говорится в книгах и фильмах про вампиров.

Правило, гласящее, что они не могут зайти в помещение, если их туда кто-то не пригласит.

От этого еще больше сносит крышу – даже до того, как до меня доходит, что он не даст мне закрыть мою же собственную дверь, пока не сочтет нужным.

– Эй! Что ты делаешь? – Я хватаю его предплечье и тяну прочь от двери.

Он просто стряхивает мои руки, поведя плечом.

– Не беспокойся, я не собираюсь к тебе заходить. – Затем улыбается моей кузине: – Привет, Мэйси.