– Заткнись.

– Заткнулся, – ответил я покорно.

– Я уже на страже, – сообщила она. – Там, где ты поставил. Что-то подсказывает, увидимся не только в скайпе.

– Женская интуиция, – пробормотал я, – страшная штука. Вкупе с мужским разумом спасла и продолжает спасать мир!

Она легонько оттолкнула меня.

– Беги. Посадка заканчивается, сейчас уберут трап.

В Шереметьево меня встретил улыбающийся Бондаренко, рядом Ингрид, эта вообще сияет, обнялись все втроем, словно я забил победный гол в каком-то допотопном футболе, похлопали по спине и плечам.

Бондаренко сказал с завистью:

– А какой загар!.. Наверняка с утра до вечера на берегу моря?.. В окружении красоток?

Ингрид проговорила с интересом:

– Что загар, у него и мышцы стали объемнее. А сколько он там пробыл? Наверное, из тренажерки не вылезал!

– Да ладно, – ответил я, – такие же, как и были. Какое море, я даже не успел увидеть, какое там небо и есть ли оно вообще или это реклама, чтобы дурить нам головы!

Они провели, взяв в коробочку, к ожидавшему лимузину. Бондаренко сел впереди, а Ингрид умостилась рядом на заднем сиденье, прижавшись горячим бедром.

– Рассказывай, – потребовала она.

– А что рассказывать? – удивился я. – Конференция как конференция. А потом симпозиум, что в переводе с греческого «попойка». Не слишком уж, но заметная. В здешнем времени люди стараются напиться, жопой чувствуют, что в сингулярности алкоголя не будет.

Бондаренко хмыкнул, Ингрид замолчала с самым недовольным видом, но я предпочел не распространяться при шофере, пусть он даже самый доверенный в ГРУ, но сегодня доверенный, а завтра совершенно искренне возжелает стать открытым всему миру и в первую очередь госдепу, что не спит…

Прибыли сразу в кабинет Мещерского, он велел подать всем кофе и булочки, разговор предстоит долгий, сел в свое кресло и сказал мягким интеллигентным голосом:

– Владимир Алексеевич, вы даже не представляете, как мы вас ждали. А пока вы двигались по Москве как черепахи…

– Пробки, – обронил я. – Где наши вертолеты?

Он развел руками.

– Стараемся не привлекать внимания. Вертолеты задействуем, когда прилетают высокие чины с правительственными полномочиями и всякого рода комиссии.

– И здесь комиссии, – сказал я с тоской. – Ладно. Только вы точно доверяете этому… участнику? Женщине?

Мещерский сказал мягко:

– Женщинам никто не доверяет, но это не женщина, а высококлассный специалист, в чем вы убедились и сами.

Я всем своим видом выразил сильнейшее сомнение в высококлассности такого специалиста, давно не дразнил Ингрид, накопилось, но перевел взгляд на Мещерского и уже серьезно начал подробный рассказ, начиная с момента, как прибыл в Арабские Эмираты.

Запись ведется с трех камер, изображение четкое, можно рассмотреть не только каждую ресницу, но и ее структуру, я говорил монотонно, взвешивая каждое слово и не скрывая даже тех деталей, где и с кем вязался, в разведке нет мелочей, любая деталь может пригодиться.

Умолчал лишь, как удавалось получать некоторые сведения, но пусть думают на Моссад. Большинству выгодно преувеличивать свое могущество, но действительно сильные охотнее приуменьшат, им так проще идти к цели.

Мещерский слушал молча, изредка бросал взгляд на незримый для меня экран монитора, где скачут кривые полиграфа, пытающегося уличить меня во лжи, еще не понимает тупая техника, что эти кривые выстраиваю я, да и вообще контролирую в этой комнате как запись, так и перепись.

Бондаренко крутил головой, хмыкал, наконец сказал, не утерпев:

– Везучий он у нас!..

Мещерский уточнил с несвойственным ему педантизмом:

– Он не у нас. Владимир Алексеевич возглавляет автономную комиссию.

– Чрезвычайную, – сказал Бондаренко с долей ехидства. – Чрезвычайную комиссию. ЧК! С очень широкими полномочиями. ВЧК!.. Только не Всероссийскую, а уже Всемирную.

Я промолчал, Мещерский заметил светски:

– Тогда была задача любой ценой спасти революционную Россию, а сейчас – мировую цивилизацию.

Бондаренко сказал с готовностью:

– Да-да, а в таком экстренном случае никакая цена не является слишком высокой!

Я снова промолчал, шпилька в мой адрес, пока что я один осмеливаюсь высказывать эту крамольно-здравую мысль вслух, а остальные, вот уж в самом деле секретная служба, улыбаются и машут, улыбаются и машут…

– Владимир Алексеевич, – согласился Бондаренко, – подходит для этой цели, еще как подходит! Он даже котенку шею свернет, не поморщится. Скажет себе, что это для выживания человечества и торжества культуры, и свернет.

Ингрид бросила на него сердитый взгляд, готовая меня защищать даже от руководства. На мои выпады в ее сторону реагирует правильно, чует инстинктом, что у мужчин это и есть проявление нежности, ну типа того, что бьет – значит любит.

Спортивного вида молодой человек принес всем кофе, через час явился с кофе и бутербродами. Я чисто автоматически посмотрел его досье: Коростылев, капитан, специализируется на социологии, в порочащих связях не замечен, чист в быту и на службе, два часа в тренажерном зале, волевой, любит исполнение Краснознаменного ансамбля имени Александрова…

Мещерский сказал наконец с удовлетворением:

– Хорошо, с этим закончили. Если будут вопросы, вернемся к докладу попозже.

– К сообщению, – уточнил Бондаренко. – Владимир Алексеевич сам не прочь побахвалиться, дескать, никому не подчинен.

– К сообщению, – согласился Мещерский. – Владимир Алексеевич, мы благодарны вам, что поделились такими интересными сведениями. Ах-ах, подумать только, атомные заряды…

– А если они не единственные, – вбросил Бондаренко, – что были припрятаны?

– Усилим наблюдение, – ответил Мещерский. Он бросил внимательный взгляд на Ингрид, что сидит как суслик у норки, выпрямившись, готовая в любой момент спрятаться, в присутствии старших рта не открывает и вообще ее как бы нет. – Владимир Алексеевич, на что сейчас обращаете главное, так сказать, внимание?

– На возможность резких перемен в обществе, – ответил я, – которые даже пять лет назад были еще абсолютно невозможны. И не готов к ним не только народ, кто его принимает во внимание в правовом государстве, но не готовы и мы, секретные службы. А это не просто опасно.

Мещерский уточнил мягко:

– В нашем или… в других странах?

Бондаренко сказал с ехидцей:

– Для Владимира Алексеевича весь мир уже наш.

– Верно, – согласился я. – Ростислав Васильевич частенько бьет точно в цель, даже когда целится в другую сторону. Во всем мире появилась уникальная морковка, которой можно остановить даже революционную молодежь, готовую рушить любые основы!..