почему. Оглядываясь назад, он не мог найти причину. Он был таким, сколько себя помнил. Что-то в трансгрессивной природе секса и влечения его отталкивало, и от отвращения его освобождал только сам акт секса. Здесь он чувствовал что-то общее с Вивьен – с самого начала, с ночи их первой ошибки – разделенное, молчаливое понимание, что снаружи ждал завоевания целый мир, мир, который большинство не посмело бы исследовать.

Они повторили свою ошибку после успеха литературного обеда Вивьен. Но в этот раз ошибка, без сомнения, ознаменовала конец.

В каком-то смысле это был последний предсмертный глоток воздуха для его задушенного воображения. С Вивьен он освободил его. А теперь оно останется там, в ловушке, в постели с ней и в заднем кабинете, в лунном свете, в моменте одновременно трансгрессивном и совершенно, прекрасно реальном. В ловушке, боялся он, с воспоминанием о самой Вивьен, о ее когда-то длинных каштановых волосах и ненакрашенном лице в постели рядом. Несколько лет назад, после гораздо более успешной вечерней лекции, известный автор, знатно напившись, признался Алеку, что хранил целибат все время, что писал книгу. Была какая-то связь, был убежден этот автор, между накоплением сексуальной энергии и высвобождением его воображения на бумаге.

Алек захлопнул книгу заказов и понес ее обратно на кассовую стойку. Он устал – устал о мыслях обо всем этом, снова и снова, без толку. Устал от невозможности оставить постель с Вивьен, несмотря на то что она вскоре захлопнула двери, пока совсем не пропала из виду. А теперь ее не было. Он больше не сможет соревноваться с ней за руководство магазином.

«Уверены, что соревнуетесь именно за это?» – спросила Пегги Гуггенхайм, когда он наблюдал из окна за попытками Сэмюэля Беккета увлечь Вивьен в ночь.

Возможно, они с Вивьен соперничали за что-то совсем другое. Уязвленное самолюбие желало, чтобы речь шла о любви. Его ранило, как легко Вивьен пережила их разрыв. Он оставался на той лестнице, сидел на башне из гордости, а она стояла за кассовой стойкой, в ловушке, как и он, но совсем не по своей воле.

Алек положил книгу заказов на место под стойкой. Там же лежали другие книги и каталоги, и когда Алек отодвинул их, то почувствовал ладонью холодный металл пружинки. Потянувшись глубже, Алек достал тетрадь, в которой целыми днями писала Вивьен, пока не ушла из магазина в протесте вместе с Грейс.

В лунном свете зеленая обложка почти светилась. Все остальное в магазине редко выбивалось из тусклой палитры чемоданного коричневого. Конечно, Вивьен выбирала самые яркие, самые насыщенные тетради из секции канцтоваров и подарков, устроить которую Грейс множество раз уговаривала мистера Даттона. Алек ни одну из женщин не мог винить за то, что они оказались сыты по горло спорами и ушли. За безопасными пределами магазина им будет нелегко. Экономика еще не встала на ноги. Средний недельный доход не превышал десяти фунтов. Какую работу смогут найти они без рекомендательного письма, которое обычно рассчитывали получить от достойного мужчины вроде Герберта Даттона?

Алек открыл зеленую тетрадь и начал читать. Ничто не казалось знакомым. Ничто не имело смысла для его линейного, лишенного воображения ума. Мысли были местами бессвязными, большие куски не совпадали по времени, текст слишком сильно опирался на активные глаголы и метафоры. Но еще в тексте была поэзия, в швах и в пространстве между идеально подобранными словами. Но больше всего было страниц и страниц диалога, такого насыщенного и реального, хотя и совершенно непохожего на то, как на самом деле говорят люди. И все же он сильнейшим образом запечатлевал, какие они есть.

Алек был одновременно поражен и впечатлен тем, какую слабую связь прочитанное имело с миром Вивьен Лоури, каким он его знал. Ее тайные тексты приходили извне, из творческой подземной вселенной, от которой она не отшатывалась, которую не игнорировала и не осуждала. Она оставалась самым свободным человеком из известных ему в двух мирах, тогда как он едва исследовал один.

Он однажды написал целый рассказ о своих нереализованных чувствах к Вивьен. Читая ее тетрадь, он осознал, что всегда был обречен потерять ее, но не по тем причинам, которые мог представить. Вопрос был не в несовпадении темпераментов или давних обидах. Он просто не заслуживал такой женщины. И это, теперь он видел, было тем, чего на самом деле опасалась – и против чего боролась – его гордость.

Делать было совершенно нечего. Лунный свет падал на старую дубовую стойку, полную оставленных за последние сто лет отметок от множества перьев, автоматических и перьевых ручек. Алек пошарил в старой пустой жестянке на стойке, в которой они хранили ручки и карандаши, и достал красный стираемый. И тогда он сделал единственное, что оставила ему Вивьен, единственное, что оставалось сделать.

Он начал редактировать.

Глава сорок первая

Правило № 33

Персонал не должен портить личное имущество своих коллег

Вивьен в последний раз повернула ключ в двери «Книг Блумсбери».

Она не стала возвращать его, когда в начале недели ушла с Грейс. Она также забыла забрать из-под кассовой стойки свою последнюю тетрадь. Теперь она возвращалась поздно ночью, чтобы сделать обе эти вещи под покровом темноты, не в настроении больше общаться с руководством.

Но сперва она встретилась в баре «Дорчестера» с Сэмюэлем Беккетом. Договариваясь о встрече, Эллен Даблдей назвала место «демаркационной линией», напомнив Вивьен об их общей любви к прозвищам.

За коктейлями Беккет вернул Вивьен ее старую тетрадь на пружинке, которую дала ему Дафна Дюморье, – теперь расцвеченную красными чернилами завитушек, каракулей и едва читаемых заметок. Вивьен представила, как однажды эта тетрадь окажется самым ценным ее имуществом, особенно если собственные тексты останутся неоцененными и незамеченными.

Сев рядом за барной стойкой и выложив между ними тетрадь, Беккет принялся разглагольствовать о сложностях, ждущих молодого драматурга. Вивьен внимала с уважением, ошарашенная тем, что ей уделяет внимание такой известный автор. Но Сэмюэль Беккет когда-то спал с Пегги Гуггенхайм, которая знала Эллен Даблдей, которую любила леди Браунинг, чьим литературным агентом был Спенсер Кертис Браун, который знал Джорджа Оруэлла, который был женат на Соне Браунелл, которая теперь знала Вивьен. Это была того рода соединительная ткань, которая привела к первому – и, предположительно, последнему – литературному обеду в «Книгах Блумсбери». Успех мероприятия Вивьен привел к дружбе с Соней Блэр и ответной организации Алеком лекции Беккета, провал которой привел к сегодняшнему вечеру.

Отвергнутая 7-м графом и графиней Сент-Винсент за происхождение из сугубо среднего класса и отсутствие социальных связей, Вивьен гадала, что подумала бы о ней семья покойного