Герберт покачал головой, продолжая переворачивать страницы.

– Власть наверняка ударила бы ей в голову. Это отвратило бы покупателей-мужчин и усложнило ситуацию для Алека.

– Золотой мальчик, – пробормотал Фрэнк с грустной улыбкой. – Хотя, возможно, не такой уже и золотой, да?

– Ему нельзя было узнавать о наших личных делах. Это была наша вина.

Фрэнк опустил журнал и со вздохом посмотрел на партнера, с которым был почти двадцать лет.

– Нет, ничто из этого не наша вина. Мы оказались в совершенно необоснованном положении. Прячемся, будто наши жизни – эта жизнь – от этого зависят.

– Но ведь зависят. – Дома Герберт всегда был голосом спокойствия.

– Просто представь, на что это было бы похоже, если бы не зависела. И тогда Алеку пришлось бы это пережить, правда пережить. И узнать, хочется верить, что дело не в этом, – Фрэнк обвел комнату рукой, – а и в нем тоже. Он явно влюблен в Вивьен, но понятия не имеет, что с этим делать.

– А ты бы имел?

Они переглянулись и рассмеялись от иронии и абсурдности, и это был их первый момент легкомыслия за многие дни.

– Я скучаю по поездкам. – Фрэнк снова взялся на «Нэшнл Географик». – Я был рад, когда мисс Перкинс посоветовала начать продавать этот журнал. Я определенно буду по ней скучать. А теперь и мистер Рамасвами уходит. С ним тоже можно было работать лучше.

Герберт посмотрел на человека, которого любил. Уравновешенного, уверенного в себе, – хоть и легко отвлекающегося – мужчину, так отличного от него самого. Они долгие годы были друзьями и любовниками, делили дом, и все эти годы Герберт убеждал себя в том, что ему хватает. Неделями лежа в постели, до дурноты переживая о все большей слабости своего сердца, он был одновременно удивлен и до глубины души тронут преданностью Фрэнка. Чувство, что о тебе переживают, что в тебе нуждаются, было – теперь Герберт это понимал – величайшей привилегией любви. Вот только в качестве пары от опыта этой любви в полной мере они были отделены, и Герберт убедил себя, что это было терпимо. Необходимо. Объяснимо.

Он убедил себя во всем этом, чтобы выжить, и мисс Стоун уволил по той же причине. Перед всем прочим он поставил безопасность и комфорт, и в этом несбалансированном подходе к жизни он создал для себя изолированную жердочку, которая в итоге могла только обвалиться.

Конечно, вот о чем вселенная – в форме теперь ушедших Вивьен и Грейс – говорила ему, пока мужчины паниковали, не зная, как заставить магазин работать без сучка без задоринки. Несмотря на сумбурные попытки Герберта, доктор Фисби все равно отказался впредь работать с магазином в бешенстве от потери книги, которую собирался приобрести. Лихорадочное увольнение Эви, только чтобы удержать самого проблемного, но старого покупателя, лишь показывало, как отчаянно магазин нуждался в каждом пенни. Годовая прибыль «Книг Блумсбери» была надежно незначительной. Они с Фрэнком могли принимать от лорда Баскина акции вместо нескольких недель зарплаты до следующего года, когда они станут владельцами магазина – настолько впритык они работали.

Герберт уже не был уверен, что был материально заинтересован в магазине, а уж тем более в его росте. После недавних проблем со здоровьем и стойкой заботы о нем Фрэнка Герберт начал гадать, не логичнее ли ему уйти на покой и позволить Фрэнку заняться своими интересами. Путешествия доставляли ему больше радости, чем книги, и он не нуждался в каждодневном нахождении в магазине, как Герберт. Совместное владение магазином только сильнее скует Фрэнка.

Возможно, мечта о магазине была все это время чем-то иным. Возможно, на самом деле она, как и пятьдесят одно правило, была мечтой о контроле, о настоящем партнерстве, когда как гомосексуальные мужчины они чувствовали себя кем угодно, только не хозяевами своей судьбы и жизни вместе.

Герберт Даттон обратился к последним страницам «Таймс», где ежедневно публиковали объявления о различных грядущих аукционах, продажах и прочих мероприятиях. Он почти пропустил сообщение от «Сотбис», но затем его взгляд зацепился за имя Ярдли Синклера, их давнего знакомого, который всегда был магазину поддержкой.

Газета упала на пол.

– Что? Герберт, дорогой, что такое? – спросил Фрэнк в ужасе от бледности, залившей лицо Герберта. – Снова приступ?

Герберт Даттон покачал головой, а затем издал страннейший звук, когда краски вернулись в его лицо, залив его красным от разнообразных чувств.

– Нет. – Он испустил стон, едва не обернувшийся смешком. – Это Эви Стоун.

Большое объявление в «Таймс» сообщало, что ранее потерянное первое издание «Мумии! Истории из двадцать второго века» недавно было обнаружено в лондонском книжном магазине. Новый частный владелец обратился к «Сотбис», чтобы организовать аукцион по продаже исторически важной находки пятнадцатого марта в офисе компании на Нью-Бонд-стрит, 34–35. Аукцион будет проводиться Ярдли Синклером, директором музейных услуг, в качестве выдающегося знака уважения к важности происходящего.

Внушительная стартовая цена в пятьсот фунтов заставила Лондон и всемирные рынки быстро обратить внимание на это объявление, и репортеры как из «Таймс», так и из «Дейли мейл» отправились освещать важное событие.

В день накануне объявления Ярдли с удивлением получил записку от Эви Стоун с просьбой встретиться за чаем в фойе «Савоя», где она втайне жила в качестве гостьи Мими Харрисон.

Как бы он ни удивился месту встречи, Ярдли еще больше был поражен, когда Эви аккуратно достала из своего кожаного портфеля хрупкое первое издание «Мумии!». Она спокойно, но настойчиво объяснила, что крайне редкая книга была публично вручена ей в качестве подарка от нанимателя после ее нежеланного и несправедливого увольнения на прошлой неделе, что в результате она обрела неоспоримое право владения и что хотела бы организовать аук- цион по продаже так быстро, как только возможно.

Ярдли хотел отложить его, чтобы организовать соответствующую оценку и нарастить ожидания. Какой бы бесценной и важной находкой ни была книга, она все еще была частью растущего канона научной фантастики. Три тома также страдали от относительно слабого интереса к их создательнице, женщине, до сих пор известной только садовыми инструкциями, нацеленными на домохозяек. Ярдли беспокоился, что мужчины-академики и кураторы не оценят книгу должным образом, оставив безработной Эви всего несколько сотен фунтов за все труды.

Но Эви непреклонно настаивала, что аукцион нужно провести как можно скорее и со стартовой ценой в пятьсот фунтов. Ярдли в ответ предложил цену в две сотни. Зная, что Эви потеряла очередную работу и была в Лондоне совсем одна, Ярдли хотел удостовериться, что книгу все-таки купят за минимальную цену. По его экспертному мнению, двести фунтов были ценой разумной и достижимой и составляли почти полугодовую