Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут Жаки делает то, чего я от нее никак не ожидала – она отдает Келтону его пистолет.
– На, забери, – говорит она ему. – Не хочу таскать его за поясом. У меня уже сыпь на животе.
Потом она смотрит на Генри и добавляет:
– Кроме того, я себе не доверяю, особенно глядя на вас.
Келтон, удивленный, берет оружие.
– Значит, мне ты доверяешь? – спрашивает он.
– Нисколечко, – отвечает Жаки. – Но если ты сделаешь какую-то глупость, это будет твоей проблемой, а не моей.
Жаки сама – как заряженный пистолет с невероятно податливым спуском, и то, что она способна признать это, заставляет меня понять – не такая уж она и психопатка. И, может быть, ей стоит верить.
Я открываю кладовку в надежде найти там что-нибудь, кроме сухой лапши. Там пусто, но это не означает, что в доме вообще ничего нет.
– Нужно съесть все, что съедобно, – заявляю я. – Нам понадобится энергия.
Я поднимаю ложку с засохшим арахисовым маслом, протягиваю Гарретту, но он смотрит на меня и на ложку с непередаваемым отвращением.
– Нищие не выбирают, – говорю я.
– Похоже, ты никогда не встречала нищих в Лагуна-Бич, – говорит Жаки. – А я вот знаю парочку.
И она принимается изображать их, мастерски копируя голоса:
– Эй, дамочка! Этот сэндвич уже кто-то укусил…
– Простите, а в этом хлебе не слишком ли много клейковины?…
– Как насчет доллара, приятель? Может, пришлешь десяточку на мой электронный кошелек?
Я начинаю хихикать, а за мной начинают смеяться остальные. И я понимаю – даже в такие моменты, на краю смерти, у нас есть силы и время смеяться. А значит, мы еще не проиграли эту битву.
36) Келтон
Нет никакого смысла забирать комиксы. Места они займут много, а читать я их вряд ли буду. Но комиксы валялись на полу во второй спальне, где предстояло жить мне и Брэди – если бы наша семья действительно переехала в убежище. Я наклоняюсь, чтобы подобрать комиксы с пола, и ощущаю кисловатый запах простынь. Кондиционера в убежище нет – только вентилятор, запитанный от небольшой солнечной батареи, работающей на освещение убежища. Если включить вентилятор, за ночь он истратит половину аккумулятора.
В комнате висит легкий запах уксуса – тот самый, что стоял в комнате Брэди, когда он жил с нами. Мать из-за него, помню, регулярно прыскала в комнате Брэди дезодорантом. Все, этот запах я ощущаю в последний раз.
Я заберу комиксы. Мне они не нужны, но мне плевать. Просто пусть будут со мной.
Подняв глаза, я вижу Алиссу. Она стоит в дверях. Я даже не знаю, как долго она за мной наблюдает. Беру пачку комиксов и кладу на кровать. Не хочу, чтобы Алисса видела, как я убираю их в свой мешок. Пусть это останется между мной и моим братом.
– Мой брат был тот еще долбоклюй, – говорю я. – Все в убежище разорил, на звонки не отвечал, а потом возвратился домой – только для того, чтобы его убили. Если это не долбоклюй, то я не знаю, что и сказать.
– Мне очень жаль, Келтон.
И тут из меня полилось – я не хотел об этом говорить вслух, но остановиться не могу:
– У меня больше нет брата. Наверное, нет и родителей. Я даже не знаю, что со мной будет, если нам удастся пережить все это. То есть, если родители погибли – что тогда будет со мной? Что, придется ехать жить в Бойз, с теткой Юнис и ее паршивыми кошками? Лучше уж умереть от жажды.
– Завтрашний день предоставим завтрашнему дню, – говорит Алисса.
И добавляет:
– А вчерашний – вчерашнему.
Я знаю, о каком вчерашнем дне она говорит. Алисса смотрит мне в глаза, и я заставляю себя не отвести взгляд – каким бы израненным и нагим душой я себя ни ощущал. Кстати, это самое точное определение наготы. Душевная нагота. Не будь на мне одежды, физическая нагота ни в какое сравнение не шла бы с наготой душевной.
– Просить прощения за то, что я сделал в восьмом классе, – глупо, потому что прощением здесь не отделаться. Будет только хуже.
– Ты прав, – говорит Алисса. – За такие вещи люди идут в тюрьму.
– Согласен. Но я – малолетний преступник, – уточняю я. – Таким обычно назначают наставника, который следит за их перевоспитанием. Хотя я тебя понял.
Я смотрю на комиксы, которые по-прежнему кручу в руках и уже скрутил в трубочку, даже не осознавая этого. Кладу на стол и пытаюсь разгладить.
– Я не могу даже сказать, что считал это тогда хорошей идеей. Нет, это и тогда было плохой идеей.
– Но ты же все равно запустил свой дрон!
– А ты что, никогда не делала какой-нибудь страшной глупости? Причем, зная, что это глупость, и все равно?..
Алисса, кажется, сейчас зарычит. Может быть, потому, что никогда в жизни не совершала никаких дурацких поступков. Но ведь она ни разу не спрашивала меня, почему я запустил свой дрон к ее дому. Не исключено, что она знает причину. Одиночество и игра гормонов подчас заставляют человека делать черт-те что, особенно если родители держат тебя, как рыбу в аквариуме. А смотреть на мир через стенки аквариума и через линзы камеры, установленной на дроне, – это почти одно и то же.
– Это самая отвратительная вещь из всех, что я когда-либо делал, и я был себе так противен, что об этом больше даже никогда не думал.
И тут Алисса задает вопрос, который я никак не ожидал от нее услышать:
– Ну и что же ты увидел?
– Что? – переспрашиваю я, но не потому, что не расслышал, а потому, что не готов следовать туда, куда ведет меня ее вопрос.
– Ты смотрел и что-то видел. Я хочу знать, что тебе удалось подсмотреть.
Я пытаюсь понять, что Алисса хочет от меня услышать. Каких слов ждет от меня. Но, в конце концов, какое это имеет значение? А потому говорю правду:
– Помнишь, у вас в школе был конкурс, где вы под фонограмму изображали участников разных поп-групп – кто сделает это лучше?
Алисса едва не стонет:
– Пытаюсь забыть!
– Вы с подругами из класса репетировали выступление, но, как я понял, у тебя не получались какие-то движения, а потому вечером, в своей комнате ты включила песню и репетировала одна.
– И на это ты тратил электричество в батарейках своего дрона?
– Вместо микрофона у тебя была щетка Кингстона, но из нее, наверное, торчала шерсть, и она тебе мешала. И я подумал тогда: «Вот ведь, стоит перед зеркалом, занимается совершенно дурацкими вещами и не чувствует, что делает глупости. А я? Когда я просто смотрю в зеркало, уже думаю, что я полный идиот».
– Вот здесь ты совершенно неправ, Келтон, – говорит Алисса. – Я понимала, что занимаюсь глупостями, и все равно делала это.