зенитчикам? Вот старушка-то обрадуется! А то ведь неизвестно, что ей в голову взбредет, когда вернется, — дома-то никаких дел нет, вот она и бродит целыми днями.

Хоан вспомнила сейчас разговор с соседкой, и сердце сжалось от нежности. Вот ведь какая она, ее мама, как скучает по дочери, а попробуй Хоан откажись от службы и вернись домой, сама же снова ее туда погонит…

— Хоан! — услышала она тихий окрик. Гостья легонько трясла ее за плечо, показывая на шедшую по обочине большую группу народных носильщиков и бойцов.

Одни тянули орудия, другие несли на плечах или на коромыслах оружие, мешки с рисом, ящики со снарядами. Шли они парами, вплотную друг за другом, длинной вереницей растянувшись по дороге.

Маленькая машина замедлила скорость, впереди, как стадо тяжело пыхтящих слонов, двигалась колонна грузовиков. Над темневшей вдалеке горой разлился мертвенно-бледный свет.

— Ракета!.. — тихонько вскрикнула Хоан, показывая на «фонарь», сброшенный самолетом. Гостья, наверное, впервые видит такое. «Фонарь» висел очень далеко, и его свет не достигал дороги, по которой они сейчас ехали.

За ручьем, пересекавшим дорогу, машины, сгрудившись, остановились, потом, урча, снова двинулись одна за другой. Встречные, громыхая порожними прицепами, обходили их. Бойкий на язык водитель одной из машин, идущих позади, высунулся из-за густых ветвей маскировки, укрывавших кабину, и озорно крикнул:

— Раздайсь! Дорогу машине со снарядами!

— А у меня винтовки! — подхватил другой. — Не будет винтовок — и снаряды ни к чему!

— А люди-то? Вот без них-то действительно ничего не получится…

Это отозвался водитель их машины, совсем еще молодой паренек, и тут же, нажав на сигнал, он прибавил скорость, и машина проскочила вперед по самому краю поля.

— Молодец! — не удержалась и похвалила его Хоан.

Вот бы маме увидеть все это — как бы она порадовалась. Вчера, как раз в тот момент, когда Хоан разыскала ее на батарее и вошла с дневальным в блиндаж, мама раздавала розы. Как же горячо спорили зенитчики из-за каждого цветка, Хоан и в голову не пришло бы, что они так любят цветы. Таз с водой и розами стоял посреди блиндажа, мама сидела рядом, а вокруг толпились зенитчики.

— Мне! Мне! Мне! Дайте мне! — просил каждый.

— Мне дайте! Вот эта красная моя!

— А мне вон ту, желтую!

Они были совсем как дети; мама, растроганная, радостно улыбалась, от улыбки морщинки на ее лице разгладились, и оно казалось сейчас совсем молодым… Зенитчики искали стаканы, консервные банки, каждый хотел обязательно поставить розу у своей койки.

— Ну как, ребята, землю взрыхлили на грядках?

— Да, все приготовили.

Когда все цветы из таза были разобраны, мама осторожно вынула из корзины саженцы коричных роз с корнями, облепленными землей. У этого сорта уже через несколько дней появляются почки, коричные розы легко выращивать, хотя по красоте они, конечно, уступают карминно-пунцовым, бархатным и чайным. Мама хорошо знала, когда какие розы цветут. Сейчас как раз была пора коричных роз, значит, на зенитной батарее, среди дыма и огня через несколько дней зацветут розы, совсем как у них дома.

Командир бережно принимал из рук матери Хоан саженцы и распределял их по орудийным расчетам: коричные розы нужно было сажать сразу. Вокруг батареи, вдоль всех окопов шли грядки с овощами, а теперь там отвели еще место для роз, нежных и чистых, благоухающих роз, которые дарили людям свою свежесть и красоту.

Мама заботливо осматривала каждый саженец и брызгала водой на корни.

Хоан наклонилась к дневальному и сказала ему на ухо: «Подождите, не говорите пока ничего». Ей хотелось издали, оставшись незамеченной, полюбоваться на маму, сейчас такую оживленную, точно все окружавшие ее бойцы были ее детьми, вот так вдруг сразу возмужавшими.

Покончив с саженцами и отряхивая руки, мать Хоан огляделась и замерла: как, неужели это ее «щенуля»? Она засуетилась и, не обращая внимания на то, что руки у нее в земле, принялась обнимать своего дорогого «щенулю», радостно бросившегося к ней.

— …Вот так штука, как же теперь ехать? — вдруг воскликнул водитель, высунувшись из машины и глядя вперед.

Небо стало совсем темным, плотные облака закрыли редкие звезды. Они подъехали к самому опасному участку дороги — здесь постоянно рыскали самолеты. Этот участок следовало проскочить как можно быстрее, но было так темно, что дорога тонула в сплошной глубокой черноте.

— Вот что… — сказала Хоан. — Я побегу впереди, и у вас будет ориентир — моя белая блузка!

Хоан мигом скинула куртку и выскочила на дорогу.

— Хоан, Хоан! — встревоженно крикнула гостья.

Но фигурка в белом — живой фонарик — уже замелькала перед машиной.

Машина медленно, но упрямо продвигалась вперед. Уже стали видны железные фермы моста, на косогоре поскрипывали тачки и подвесы на коромыслах.

Старик с белой, выделявшейся в темноте бородой тащил на плече большую связку каких-то планок, по-видимому все, что осталось от его разрушенного дома. Когда кто-то из шедших рядом спросил его, куда он несет все это, старик в сердцах плюнул и с ненавистью сказал:

— Чтоб им пусто было! Небось, если б на землю их предков кто посягнул, им бы это не по нраву пришлось!

Чем ближе к мосту, тем больше попадалось беспорядочно сваленных рельсов, шпал, камней, проволоки. То и дело раздавались удары молота, треск автогенной сварки, все вокруг было залито красноватым светом ацетиленовых фонарей. У въезда на мост дорогу машинам преградил военный.

— Фары зажигать только на мосту, как съедете — немедленно гасить!

Хоан проворно забралась в машину. Тускло-желтые блики фар освещали подрагивающие под колесами доски моста. Мост, горделиво изогнувшись гигантской змеей, перебросил свое гибкое тело через бурную реку. Железные фермы были сплошь исцарапаны, искорежены снарядами и осколками, и мост походил сейчас на раненого зверя, но его быки и фермы стояли гордо и непоколебимо, и нескончаемой вереницей шли по нему машины…

— Как он прекрасен! — восторженно сказала Хоан.

Гостья, не сдерживая своего волнения, высунулась из машины и смотрела во все глаза на проплывавшие мимо фермы.

— Грандиозно! — Каждая частица, каждая пядь металла, ставшего ржавым от влаги и от северных ветров, дувших здесь, казалось, были ей бесконечно дорогими. Она прижала руки к груди, словно стараясь унять сердце, слишком сильно бившееся от переполнявших его чувств…

Мост кончился, и через несколько десятков метров по обеим сторонам дороги пошли воронки от бомб. Фары погасли. Хоан хотела было снова спрыгнуть на дорогу, но в небе раздался шум мотора.

— Самолет!

Шофер резко затормозил. Хоан едва успела толкнуть гостью к обочине, как раздался взрыв.

— Ложись! — крикнула Хоан и, метнувшись вперед, укрыла своим телом гостью. Голова плотно прижата к голове, руки закрыли