На этот раз дверь открыла мамаша-Клейтон.

– О, детектив. Надеюсь, вы с хорошими вестями и решили остаться у нас?

– И да, и нет, – дежурно улыбнулся он. – Переезжать я не передумал, а вот к письму еще, оказывается, прилагался чемодан. Его только что принес почтальон.

В доказательство своих слов Ричард протянул баронессе чемодан. Протянул и замер, неверяще разглядывая старую стершуюся бирку, болтающуюся на ручке. Комиссионный магазин «Рэдлин и Скотт».

– Что-то не так, мистер Лорн?

Миссис Клейтон приняла чемодан и поставила его себе под ноги.

– Нет, все так, – рассеянно пробормотал Ричард, продолжая сверлить взглядом саквояж Роуз. – Мне просто пора на работу.

Он соскочил с крыльца и торопливо поспешил в участок. Ему нужно было срочно попасть в свой кабинет, за рабочий стол, где хранились выписки из торговой книги комиссионки.

Казалось, он помнит наизусть товары, что были проданы в тот день вместе с тем самым плащиком подозреваемой, но ему требовалось убедиться.

«16 июля 19ХХ года.

Саквояж малый, синий, кожа, ручка со сколом.

Платье женское, размер L.

Корсет, китовый ус, размер S.

Плащ серый, с завязками, золотая оторочка».

Вот только даже убедившись, что чемодан тот самый, Лорн долго сидел, глядя в противоположную стену, и думал. Пока не произнес вслух, больше убеждая самого себя:

– Это ведь не обязательно была одна и та же покупательница. Розалинда могла просто купить в тот день чемодан и ничего кроме…

Но что-то внутри болезненно скребло, не давало покоя, назойливо подначивало:

«А ты проверь! Ведь не случится ничего страшного, если ты просто проверишь…»

* * *

Еще одна неделя в поместье графа пролетела незаметно. Эмили почти выздоровела, доктора теперь приезжали не каждый день, а через один, и начинали поговаривать о выписке. Это, несомненно, радовало меня и в то же время огорчало. Ведь выписка означала скорый отъезд, а я хотела дождаться Малкольма, пускай он сам и желал вернуться в мое отсутствие. Мне требовались ответы на многие вопросы, а еще советы, как жить дальше.

С каждым днем мой Голод усиливался, но пока я была в силах совладать с ним и сдерживать себя в рамках.

Я спрашивала у экономки и секретаря Эдриана, знают ли они, куда отправился их хозяин, есть ли возможность послать ему весточку. Но они пожимали плечами и отвечали, что не в курсе, куда и по каким делам уехал господин. Мне же очень хотелось написать ему письмо и попросить побыстрее вернуться.

А еще приближалось Рождество.

В доме царила суета, потому что все готовились к празднику. В холле установили большую елку, и в ее украшении с удовольствием приняла участие Эмили. Она носилась вокруг вместе с сынишкой кучера, развешивала игрушки и гирлянды из бумажных флажков. Радостно, подбадривая детей, лаял приблудный щенок, которого теперь ни от кого не скрывали, зато подкармливали все слуги.

Я же наблюдала за этим со стороны и невольно ловила себя на странной мысли, что все вокруг так идеально по-семейному и по-домашнему тепло, что будто и вовсе не со мной. Как-то отвыкла я от настоящих праздников, смеха и веселья вокруг.

В какой-то момент сердце сжалось особенно сладко, когда Эмили подсадил высокий садовник, и сестренка последним штрихом увенчала ель огромной звездой. Мне болезненно захотелось, чтобы когда-нибудь и мои дети бегали так же, готовились к празднику, а потом их отец помогал им украшать дом. Вот только суждено ли такой мечте сбыться?

Мне не давала покоя мысль, что за многие тысячи лет, проведенные рядом, у Ванессы и Малкольма в этом деле ничего не получилось. В то, что они были всегда «осторожны», я не верила. Не бывает так, а значит, причина была в чем-то еще. Быть может, в странной причине бессмертия, которая отнимала другие радости жизни, а может в том, что если наш дар действительно от дьявола, то не положено адским созданиям даровать жизнь, лишь отнимать ее.

В любом случае, мириться с подобным раскладом мне не хотелось. Если Ванесса была счастлива, упиваясь своей чудовищной жизнью, то я узрела ее обратную сторону. Видимо, видел ее и Малкольм, раз долгие годы пытался найти способ избавиться от столь сомнительного таланта.

К слову, интересно, как долго он ищет ответы? Продвинулся ли хоть на толику вперед? И почему вообще уверен, что от «дара» можно найти спасение?

Уж не потому ли, что они с Ванессой, так же как и я семь лет назад, обрели его случайно? Ведь совершенно очевидно, что именно эта столь странная зависимость друг от друга вынужденно связала их между собой, и до этого они были едва ли не врагами.

Ответы на все эти вопросы знал только Эдриан, а еще чудовище, сидящее внутри меня. Уж если оно соизволило дважды показать мне столь точное прошлое, так почему бы ему не повторить это снова?

Сегодняшней ночью я долго лежала в подушках, медитируя и пытаясь настроиться на нужную волну. Мне хотелось увидеть очередной сон из жизни Ванессы. Особых надежд я не питала, и все же что-то внутри меня отозвалось, заставило прикрыть глаза и провалиться в забытье…

Солнечный свет, проникающий в окно на террасе, резал глаза, вынуждая щуриться даже за специально изготовленными для меня темными очками. Черт бы побрал этого ушлого окулиста. Увидел, что графиня при деньгах, и содрал за очки с темными стекляшками вдесятеро дороже, чем за обычное пенсне.

Я невольно прикрыла глаза левой рукой, а правую, с зажатым в ней надушенным носовым платком, поднесла к носу. Проклятая гниль!

Избавиться от запаха в доме полностью так и не удалось, хотя прислуга утверждала, что ничем не пахнет.

Я вначале даже пыталась им поверить, засомневалась: а действительно ли гнилью пахнет, или, быть может, просто чьи-то грехи протухли? Я даже сходила на псарню и конюшню, чтобы убедиться, что и там грешки прислуги пахнут чем угодно, но не тухлятиной. Легкие ароматы ванили, амбры, аниса… ничего ужасающего и преступного. За такое даже я не убивала.

Тем не менее, запах гнили никуда не исчезал, лишь иногда становился слабее…

Вчера вечером из очередного путешествия наконец-то вернулся Малкольм, и теперь я ожидала его к завтраку на летней террасе у накрытого столика. Эдриан спустился, как всегда идеально причесанный и одетый с иголочки. К слову, этим качеством он мог похвастаться еще тогда, в нашу первую встречу, когда о иголках никто даже не слышал.

Я прикрыла глаза, и перед ними словно наяву предстала сцена, которую невозможно забыть даже спустя тысячи лет.

Когда тебя плетьми загоняют в клетку, где уже сидит десяток таких же рабынь, как ты. И ноет кожа от ссадин и ран после ударов, а в ушах стоит вой вдов, чьих мужей убили воины Нила…

Но особенно раздражают стоны старухи Тахи. Кто вообще посадил ее в клетку с молодыми и красивыми девушками? Ведь все прекрасно понимают, ради какой службы нас так тщательно отобрали среди сотен других рабынь. Быть шлюхами у богатых господ.