С тобой да воцарятся

Блаженство, правда, мир!

Без страха да явятся

Пред троном нищ и сир.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом!

Уже ты видишь ясно

Врата бессмертных в храм,

К которому опасно

Ступают по трудам.

Тебе Минерва мать,

Ты можешь путь скончать!

Петрова кровь бесценна,

Богини русской сын, —

О, отрасль вожделенна,

Теки, как исполин,

Блаженства вечный свет

Куда тебя ведет!

Екатерине не нужно было читать в сердцах, чтобы оценить смысл стихотворения, постоянным припевом которого было:

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом!

На масонов надвигалась гроза…

С начала восьмидесятых годов XVIII столетия деятельность русских масонов сосредоточилась преимущественно в Москве, вокруг Новикова, Шварца и Типографической компании. Императрицу стали беспокоить не столько масонские «дурачества» московских мартинистов, сколько их широкая благотворительная и просветительская деятельность, в которой она увидела проявление новой, опасной для правительства общественной силы. Похвалы Павлу, раздававшиеся из московского масонского лагеря, усугубили ее внимание. Начался ряд мер, стеснительных для масонов, и деятельность их подверглась контролю правительства: уже в 1785 году повелено было осмотреть в Москве частные школы, испытать Новикова в православии и составить роспись его изданиям. Бурю эту мартинисты выдержали довольно спокойно, но с приездом в 1786 году князя Н. В. Репнина задумали вступить в сношения с будущим своим «отцом», великим князем Павлом Петровичем. Строитель его Каменноостровского дворца Баженов привез ему от Новикова для поднесения книгу Арндта об истинном христианстве и избранную библиотеку для христианского чтения. Великий князь, однако, знал уже об отношениях матери к московским масонам и принял это подношение так, что Баженов, возвратясь в Москву, сказал кое-что «конфузно», что он был принят милостиво и книги отдал. В один из следующих годов Баженов снова привез Павлу Петровичу подносные книги от масонов из Москвы. При этом Павел спрашивал у Баженова, уверен ли он, что между масонами нет ничего худого. Баженов уверял цесаревича, что ничего худого нет, а Павел Петрович с некоторым неудовольствием говорил: «Может быть, ты не знаешь, а которые старее тебя, те знают и самих себя обманывают». Баженов уверял клятвенно, что нет ничего худого, и наследник заключил разговор словами: «Бог с вами, только живите смирно». Но вслед за тем разразилась Французская революция 1789 года, и уже весной 1791 года Екатерина приказала собрать точные сведения о мартинистах, которых в то время смешивали с иллюминатами. Когда зимой 1791/92 года Баженов в третий раз явился из Москвы к Павлу, то нашел его в великом гневе на мартинистов, о которых великий князь запретил ему и упоминать, сказав: «Я тебя люблю и принимаю как художника, а не как мартиниста; о них же и слышать ничего не хочу, и ты рта не разевай о них говорить». Великий князь чувствовал, что связь его с масонством вообще может обойтись ему дорого и что масоны пострадают прежде всего за сношения с ним. Действительно, когда весной 1792 года Новиков был арестован и начались допросы мартинистов, то следователи более всего хотели уяснить связь, существовавшую между ними и великим князем, и предлагали с этою целью вопросы. «Вопросы, – рассказывает сам И. В. Лопухин, – списаны были очень тщательно. Сама государыня изволила поправлять их и свои вмещать слова. Все метилось на подозрение связей с ближайшею к престолу особою; прочее же было, так сказать, подобрано только для расширения завесы. В четвертом или пятом пункте началась эта материя, и князь Прозоровский, отдавая мне его дрожащею, правда немножко, рукою, таким же голосом говорил: “Посмотрю, что вы на это скажете?” – “О, на это отвечать всего легче!” – сказал я и написал ответ мой так справедливо и оправдательно, [что] после много сие, конечно, участвовало в причинах благоволения ко мне оной высокой особы». На допросах мартинисты тщательно умалчивали о связях Павла с русским масонством, но, не сговорившись заранее, противоречили друг другу. В дневнике Храповицкого от 26 мая 1792 года записано: «Был секретный пакет от князя Прозоровского с мартинистскими бумагами; меня заставили прочесть из него одну только французскую пьесу, чтобы не выбирать в grand-prieur его высочества государя наследника по обстоятельствам политическим, и что он еще и не масон. Замешан в дело сие князь Александр Борисович Куракин». Эта «пьеса» не помешала князю Трубецкому дать другое показание: «Покойный Шварц предлагал нам, чтобы известную особу сделать великим мастером в масонстве в России, а я пред Богом скажу, что, предполагая, что сия особа в чужих краях принята в масоны, согласовался на оное из единого того, чтобы иметь покровителя в оном». Впрочем, убедившись, что Павел не имел никаких отношений к Новикову, императрица уже не обращала внимания на разноречие показаний и поспешила закончить дело закрытием масонских лож. Существует современный рассказ, что при разборе бумаг Новикова следственной комиссией в Петербурге один из мелких ее чиновников князь Григорий Долгоруков, рассматривая книгу, в которую записаны были члены общества, нашел лист, на котором великий князь собственной рукой вписался в члены. Долгоруков, отойдя с книгой в сторону, вырвал этот лист, зажевал и проглотил. Члены комиссии, однако, заподозрили его, и подозрение в принадлежности цесаревича к обществу осталось, тем более что великий князь был будто бы на другой день на дому у Долгорукова. Долгоруков подвергся опале императрицы, а император Павел по вступлении на престол даже забыл о его существовании[324]. Рассказ этот носит на себе все признаки плохо сочиненного анекдота, но свидетельствует о всеобщем убеждении, господствовавшем в то время, о бесспорной принадлежности Павла к масонскому обществу.

Императрица обращалась к самому великому князю за разъяснениями показаний масонов, но ответ Павла доказал ей, что на искренность его ей рассчитывать было нельзя. Возвращая матери записанный масонами разговор свой с Баженовым, цесаревич писал ей: «Вы, Ваше Величество, вероятно, заранее сказали себе то же самое, что приходило мне в голову, когда я читал документ, который Вам угодно было милостиво мне доверить. С одной стороны, этот документ представляет собою нагромождение бессмысленных слов, с другой – он составлен явно с злым умыслом. И составитель его, мне думается, воспользовался своей ролью “покорнейшего слуги” [своим покорнейшим слугою!]. А этому “покорнейшему слуге” впору только справляться, почем провизия на рынке, да, в лучшем случае, собирать сплетни насчет свежих обличительных церковных посланий, направленных против преследуемой секты, членом которой сам он, конечно, никогда не состоял. Только сумасшедший да дурак, я так полагаю, способен впутаться во всю эту историю без явно клеветнически-лакейских намерений». К этой записке императрица Екатерина добавила собственноручную записку: «Приложенный пасквиль, у Новикова найденный, показан мною Великому