Ни одна из сторон не произвела на противоположную выдающегося впечатления. Джордан счел, что Ваккаро – какой-то мутный тип. Ваккаро решил, что Джордан – избалованный ребенок. Это стало очевидно, когда Джордан, пропустив мимо ушей разговор о товарной линейке, попросил у Ваккаро машину. «Если ты согласишься пойти на эту сделку, ты сможешь купить любую машину, какую захочешь», – сказал ему Ваккаро. «Я хочу машину», – настаивал Джордан.

«Майкл был настоящей занозой, это точно, – вспоминал Ваккаро. – Во-первых, он не умел считать деньги. Во-вторых, он все еще был ребенком, парнишкой из Северной Каролины. Ну и ладно. В 1980-е обувной контракт ничего не значил. Поэтому он был абсолютно равнодушен к затее. Он не хотел переходить к нам. Он хотел работать с Adidas. В 80-е у Adidas были самые стильные тренировочные костюмы».

Джордан спросил о деньгах, и Ваккаро сказал ему, чтобы он не переживал. Если сделка состоится, Джордан станет миллионером. Но интерес Джордана по-прежнему вызывала машина. Ваккаро понял, что, если Джордана так сильно привлекает идея с машиной, ему нужно достать ее для Майкла».

«Мы добудем тебе машину», – пообещал он.

Джордан улыбнулся, но это нисколько не успокоило Ваккаро. «Вы знаете эту улыбку Майкла, – говорил он. – Он смотрит на тебя. А улыбка очень хитрая. Никогда не знаешь, что она означает».

Команда Nike знала, что Фальк также ведет переговоры с Adidas и Converse, но взаимоотношения Страссера с Фальком вселяли в них уверенность в благополучном исходе. В сентябре того года агент улаживал последние детали контракта Джордана с «Буллз». Плюс Nike знала, что ее планы на Джордана простираются гораздо дальше того, что могли предложить Майклу Adidas или Converse. Ваккаро и Страссер были уверены в том, что Джордан осознает, какое невероятное предложение ему сделала компания.

На следующий день после того, как сборная США взяла золото на Олимпиаде, Фальк, Страссер и Ваккаро сели за стол переговоров обсудить масштаб сделки с Джорданом. Nike действительно швыряла весь свой бюджет Джордану: 2,5 млн долларов за пять лет плюс подписной бонус, ежегодные фиксированные выплаты и финансовые гарантии. Nike также обязывалась активно участвовать в раскрутке бренда Air Jordan. Для спонсорских контрактов профессиональных баскетболистов с обувными компаниями этот договор был просто беспрецедентным по масштабу с учетом того, что Джордан получал 25 % прибыли с каждой пары проданных кроссовок под маркой Air Jordan. Также он будет получать отчисления с продаж кроссовок Nike Air. По правде говоря, откровенничал Ваккаро в 2012-м, Фальк мог добиться для Джордана и 50 %-ных отчислений с продаж. «Дэвид хотел получить больше денег вперед. В 1984-м не было никаких гарантий того, что кроссовки будут хорошо продаваться».

Как бы то ни было, сделка представляла собой колоссальный риск. В конце концов, Джордан переходил в скверно управляемую команду лиги, все еще не отошедшую до конца от своей тусовочной культуры 1970-х с активным злоупотреблением кокаином. Команда «Буллз», только-только подписавшая Джордана, имела в своем составе нескольких игроков, глубоко убежденных в том, что под «коксом» любое дело спорится лучше. Если бы Nike провела хотя бы формальную оценку рисков, ее могло хватить для того, чтобы начисто отказаться от затеи с контрактом. Однако дело тут было не в бизнес-планах, а в чутье Сонни Ваккаро.

Вечером, за день до того, как Джордан вместе с родителями должен был вылетать в Орегон на презентацию, подготовленную официальными лицами Nike и посвященную их видению будущей рекламной кампании Air Jordan, Майкл позвонил родителям и сообщил, что никуда не поедет. Он утомился после всех многочисленных поездок, случившихся в последнее время, и единственное, чего он хочет, это не тащиться завтра на другой конец страны ради кроссовок, которые ему даже не нравились. Делорис Джордан настаивала на том, чтобы сын явился утром в аэропорт. Никакой другой вариант развития событий она не приемлет. Разумеется, на следующий день Джордан был в Международном аэропорту Роли-Дарем.

Страссер, Ваккаро и все сотрудники Nike присутствовали на встрече. Среди них был и Ховард Уайт, бывший баскетболист из Университета Мэриленда, которому суждено будет сыграть свою роль в долгосрочных отношениях компании с Джорданом. Даже Фил Найт заскочил на встречу, что редко случалось с главой компании. Ваккаро и других представителей Nike сразу поразили профессионализм и сосредоточенность Делорис Джордан. «Могу сказать, что она – самый впечатляющий человек, коих я встречах в своей жизни, – говорил Ваккаро, – потому что сумела выторговать такую жизнь для своего сына».

На презентации Джордан сидел с каменным лицом, словно ему было все равно. Он не хотел присутствовать там и твердо намеревался показать свою незаинтересованность. Он посмотрел на красно-черные кроссовки и отпустил ремарку в духе «красный – цвет дьявола». Как жаль, добавил он, что он до сих пор еще не в Каролине. Тогда кроссовки были бы выполнены в «небесно-голубом» цвете. Несмотря на такое отношение Майкла, Ваккаро не мог отвести глаз от Делорис Джордан. Он следил за выражением ее лица, пока шел рассказ о том, что ее сын будет получать отчисления за каждую пару проданных кроссовок. Ваккаро сказал Джорданам, что Nike готова пойти ва-банк ради осуществления этого плана. «Я сказал это, и очень рад, что сказал: «Мы пойдем ва-банк», – вспоминал он. – Я ставил на кон свою работу. Nike ставила на кон свое будущее. Невероятно. Весь наш бюджет. С точки зрения матери Майкла, это было сродни тому, что мы поставили на кон свою семью. Словно мы говорили: «Вот как сильно мы тебя хотим». Она видела, что мы «собираемся сделать ее сына будущим этой компании». Будто мы говорили: «Майкл, мы обанкротимся, если ты откажешься». Буквально это я и говорил. В этом был весь смысл диалога».

Не была озвучена лишь ключевая мысль, сидевшая в головах каждого, кто присутствовал на встрече. Это была не просто беспрецедентная в финансовом плане сделка. Суть была в том, что такой горшочек с золотом предлагался 21-летнему афроамериканцу, который ни одной минуты не провел в профессиональном баскетболе. Америка уже видела восхождение и расцвет выдающихся чернокожих атлетов, ставших иконами: от Джеки Робинсона до Уилли Мейса, от Билла Расселла до Уилта Чемберлена, от Джима Брауна до Мохаммеда Али. Им удалось проложить себе путь к славе сквозь тернии борьбы за гражданские права, шедшей по всей стране. И никогда, ни в один момент их карьеры люди с Мэдисон-авеню не видели в этих мужчинах подходящих кандидатов на центральное место в масштабной рекламной кампании, какую Nike подготовила для молодого Майкла Джордана.

Расчет времени – это и правда всё. И хотя вопрос еще не был улажен до конца (до этого еще было далеко), Ваккаро почувствовал прилив уверенности в себе, увидев выражение лица миссис Джордан. «Я понял всё по реакции Делорис, – вспоминал он. – Кто-то предлагал им партнерские отношения вместо того, чтобы просто платить Майклу зарплату. И ей это очень понравилось. Эта женщина – всё. Майкл любил своего отца, это правда. Но заправляла всем Делорис».

Тогда этого сразу не поняли, но встреча стала знаковым моментом с точки зрения black power, хотя эта «власть черных» родилась не из протестов против социальной несправедливости и расовых предрассудков. Власть черных, которую олицетворяла Делорис Джордан, вышла прямиком с Прибрежных равнин Северной Каролины, где черным насильственно запрещалось участвовать в политической и общественной жизни. Власть черных, которую она знала, символизировал ее отец, и базировалась она на экономических реалиях жизни испольщиков и земледельцев-арендаторов. Это была экономическая власть черных, и – может прозвучать спорно – эта власть была самым мощным орудием чернокожих, она находила свое проявление в банках и маленьких бизнес-предприятиях, которыми владели чернокожие и которые процветали во время сегрегации в городах вроде Атланты и Дарема. Зачастую экономические успехи чернокожих профессионалов и бизнесменов не получали огласки в прессе, о них мало кто знал, но благодаря им афроамериканское сообщество накапливало богатство.