Слишком просто было бы найти его там.

Таким образом, после короткого странствия в великолепную обитель мечты я снова приземлился в грязную реальность. Будь она проклята. Я перешёл через дорогу на красный свет, и меня не задавили, только посигналили. Я пошёл дальше, напролом, мимо машин, куда глаза глядят. Должно быть, на меня оглядывались – люди в мехах, в тёплых зимних куртках таращились на мой тонкий красный комбинезон, в котором я рассекал ветер. Чёрт, холод был собачий. Вся моя кожа, казалось, заледенела. Меня пронизывало насквозь, но я не мог остановиться, я шёл и шёл по улице, гонимый яростью, сжигавшей меня, ей была необходима стужа извне, чтобы меня не охватило пламя. Неукротимый гнев на этот мир, который хотел заполучить меня, в котором все сговорились стереть меня с лица земли, меня и всю мою семью. С Ингой они уже расправились. Её уже урыли, закопали, и никто за это не ответил. С Кристиной они тоже преуспели. Остался только я. Один.

Но так легко я им не дамся. Меня они так просто не возьмут. Сами поплатятся кровью. Уж парочку из них я прихвачу с собой, это ясно.

И в какой-то момент, о чудо интуиции, я очутился в парке перед старой Королевской библиотекой. Вдоль длинной стороны заснеженного сквера проходил Стюрегатан, то есть улица, на которой располагался Нобелевский фонд. Вот это было интересно. Я невольно улыбнулся. Приятно было знать, что я ещё могу положиться на свой инстинкт. Без сомнения, эта якобы случайность хотела мне что-то сказать. Я обхватил себя руками, потёр плечи и двинулся в сторону улицы.

Дом, в котором размещался Нобелевский фонд, я, разумеется, неоднократно видел на картинках. А кто не видел? Почтенное здание из серого камня в стиле классицизма. Но я ещё ни разу не был здесь. Даже удивительно, как мало оно впечатляет в реальности.

Стюрегатан, 14. Таблички нет, лишь барельеф с головой Нобеля и мачта с флагом над роскошным входом. Слева от него – красочное марокканское бюро путешествий и кинотеатр «Парк», выдержанный в красных тонах. Справа – магазинчик мужской моды и заведение с названием Crazy Horse Club. Это окружение, естественно, не попадает в поле зрения проспектов, ежегодных телевизионных передач и газетных статей.

Я подошёл к зданию Нобелевского фонда и присмотрелся к его входу. Массивная чёрная дверь, кодовое поле вблизи замка и несколько табличек, поясняющих, что здание постоянно охраняется и какая охранная служба отвечает за него. Лестница в несколько ступеней, отгороженная от улицы кованой решёткой – тоже с кодовым замком.

Мой взгляд прошествовал вверх. Пять этажей, надстроенная крыша. Прожекторы, подсвечивающие фасад ночью.

Я невольно втянул ноздрями воздух, когда понял. Холод вонзился в лёгкие, остужая ужас осознания. Базель был ошибочным путём. Слишком далеко, слишком неопределённо, неплодотворно. Вот куда мне надо – сюда. Я должен продолжить расследование в секретариате Нобелевского фонда – вот что хотела сказать мне моя интуиция.

Я медленно выдохнул белое облачко пара. Это будет нелегко.

Я ещё раз взглянул на решётку, на массивную дверь, на кодовые замки, на сей раз профессиональным взглядом. Карты и коды. За время, которое у меня оставалось, это не успеть. Такие вещи я уже делал, да, конечно. Но это требовало продолжительной слежки за персоналом, больших затрат. Нужно выведать, кто работает в этом здании, нужно выявить того, кто представляет собой слабое звено, и сосредоточиться на этой персоне. Следить за ней. Такой человек часто заводит слабые коды в виде одной, много раз повторяющейся цифры, даты своего рождения, годового числа, геометрического узора, возрастающего или убывающего ряда цифр, или что там ещё может прийти в голову людям, чтобы облегчить жизнь таким, как я. Иногда код можно считать просто по кнопкам. Например, если какие-то кнопки изношены больше остальных – при том качестве, какое обеспечивает большинство фирм, для этого достаточно потных пальцев дюжины сотрудников и нескольких месяцев времени. Если не по кнопкам, то комбинацию цифр можно вызнать из подходящего укрытия при помощи видеокамеры и достаточно сильного объектива. Карту, разумеется, надо выкрасть. Это значит, два взлома вместо одного, но первый – в частную квартиру и потому может считаться лёгкой прогулкой.

Но здесь таких слабых мест не просматривалось. Кнопки сияли свежим металлическим блеском, сработано на века.

Иногда помогали манипуляции с самим замком. Некоторые кодовые замки легко разбираются, и дверь можно открыть, перемкнув нужные провода. Большинство этих устройств – игрушки, притворяющиеся средствами безопасности.

Но здешние выглядели иначе. Производитель этих замков был мне неизвестен, что само по себе было уже плохим знаком. И положение здания затрудняло манипуляции. Когда их можно было бы провести? Днём само собой не получится. А ночью? Улица была оживлённой и хорошо освещалась. Прохожие и уличное движение защищали здание эффективнее любого прибора.

Нет, с парадной стороны вторжение невозможно.

Но ведь у дома есть не только парадная сторона. Я глянул вверх, на этажи из серого камня и спросил себя, что может скрываться позади здания. Внутренний двор? Боковые пристройки? Я двинулся вниз по Стюрегатан, заглянул в витрину мужских товаров, изучил меню клуба, вразвалочку проследовал дальше, вокруг квартала.

Миновал магазин дизайнерских кухонных приборов, сразу после него – как по заказу – отделение фирмы безопасности, совсем не той, чьи были замки, но с отдельным бронированным подъездом. Потом была пара ресторанов, входы в какие-то конторы и так далее. За следующим углом, на Брахегатан, я заглядывал через стеклянные входные двери в тёмные вестибюли, полные почтовых ящиков. Из вестибюлей наверх вели лестницы, и некоторые из лестничных клеток имели окна – только через них, к сожалению, виднелись лишь крохотные участки – провода, стены, конёк крыши или пасмурное небо. Но внутренний двор, кажется, был. Если мне придётся проникать внутрь здания фонда, то лишь оттуда.

Далее вверх по Брахегатан обнаружились ворота. Они стояли открытыми. Кто-то выехал на своём фургоне и оставил их так. Я вошел внутрь, держа наготове свою самую глупую мину. Если кто-нибудь меня задержит, я ищу столярную мастерскую Иохансона, очень просто.

Я прошёл мимо парковки, осмотрел окружающие здания. На некоторых балконах сушилось бельё – подумать только, посреди зимы! Я попытался сориентироваться. То ли я очутился на задворках кинотеатра? И тут ещё живут на верхних этажах? В любом случае, здесь было несколько строений, стоящих перпендикулярно к передним зданиям, выдаваясь во внутренний двор. Однако здание фонда отсюда было неразличимо, для этого я оказался слишком далеко.

Никто меня не задержал, никто мне даже не попался навстречу. Столярная мастерская Иохансона отправилась в запасник готовых на все времена отговорок. Я обошёл вокруг всего квартала и, когда приближался к фасаду фонда с другой стороны, увидел нечто такое, на что мой инстинкт сделал стойку. В доме с марокканским бюро путешествий был ещё один подъезд – узкая тёмная дверь, прямо рядом с фасадом Нобелевского фонда. Замок на этой двери был вполне обыкновенный. Выцветшая надпись, наполовину скрытая граффити и остатками наклеенных плакатов, гласила: «К кухне».