Но меняет неизбежно и безжалостно.

* * *

До заброшенных корпусов пятьдесят четвертой городской больницы мы дошли минут через десять.

– Когда Виктория подкараулила меня в подъезде и треснула по голове, – объяснил я по пути, – она забеспокоилась, не слишком ли сильно ударила. Спросила, есть ли рядом «работающая больница». Я как-то сразу не обратил внимания. А потом это меня зацепило. «Работающая!» Зачем уточнять? Забеспокоилась – так спросила бы, есть ли рядом больница. А если уточняет…

– То имела дело с закрытой больницей, – закончила за меня Настя.

– Верно. Больниц-то в Москве в своё время позакрывали много. Что-то укрупняли, что-то закрывали в рамках экономии… ну, экономический кризис, всё такое… Кое-где построили на этих местах дома и офисы. А некоторые так и стоят, рассыпаются. Нет денег ни на ремонт, ни на снос. Я подумал, может, она где-то прячется там… или схрон у неё… глянул по карте – совсем недалеко от дома Руслана есть такая. Если мы исходим из того, что Виктория знала, кто из подростков инкубатор вируса, то могла приготовить рядом лабораторию. Для извлечения.

Настя передёрнула плечами, но ничего не сказала.

– Очень опрометчиво с её стороны, – сказал Михаил. – Но всё бывает. Вызовем подкрепление?

– Сам решай, – сказал я. – Справимся мы с Викторией?

– Я справлюсь, – спокойно ответил Михаил. – Хорошо, проверим вначале сами.

Корпуса больницы оказались ужасны. Уж не знаю, хорошая ли это была больница в те годы, когда она работала, но сейчас несколько кирпичных пятиэтажных зданий с облупившейся жёлтой краской и панельная семиэтажка выглядели не лучше трущоб Детройта или развалин Глазго. При этом окна в зданиях были целы, пластиковые стеклопакеты сопротивлялись времени куда лучше, чем кирпич и бетон. Забор вокруг заброшенной больницы тоже был в порядке – основательные кирпичные столбики с металлической решёткой между ними, всё аккуратно подкрашено и даже подштукатурено. Заборы удивительная вещь – они живут куда дольше, чем дома, вокруг которых построены.

Всё-таки начал накрапывать дождь, совсем мелкий и редкий, но неприятный. Летний дождь должен быть сильным, быстрым, коротким, освежающим город. А это была какая-то унылая, почти осенняя моросень.

– И что будем делать? – спросила Настя. – Блуждать по всем корпусам?

– Не надо блуждать, – неожиданно сказал Михаил. – Смотрите…

Он протянул руку, и, проследив его движение, мы увидели в окнах шестого этажа панельного здания слабый свет. Совсем неяркий. Но стемнело уже достаточно, чтобы быть уверенными, это не отражение на стёклах.

– Могут быть бомжи, – предположила Настя. – Или молодёжь собралась в заброшенном доме, развлечься без взрослых…

– Или ролевики играют в «Тайный город», – сказал я. – Не будем множить сущности. Достанем наши бритвы Оккама…

– И залезем в окна Овертона, – продолжил Михаил.

Нет, он определённо делал успехи в своих попытках пошутить.

Как ни странно, но мы дольше провозились, перебираясь через ограду (обычно в любом заборе есть дырка, даже если это забор сверхсекретного военного завода, но тут мы не сразу нашли выломанный прут), чем забираясь в здание.

Дверь была просто-напросто открыта, лишь слегка притворена. Старая табличка над дверью гласила, что перед нами «Хирургический корпус». Я скорее ожидал увидеть «Инфекционное отделение», но, вероятно, его в больнице не было.

– А фонарики кто-то взял? – поинтересовалась Настя. После чего торжествующе достала из кармана маленький галогеновый фонарик. Я развёл руками и включил лампочку на смартфоне. Михаил негромко сказал:

– Для меня и так достаточно светло.

Вошли мы явно не с главного входа, но почти сразу, через короткий коридорчик, вышли в вестибюль. Здесь всё было куда более разрушено, чем снаружи. Может быть, малолетнее хулиганьё, забираясь в здание, удовлетворяло свою страсть к разрушению на мебели и оборудовании, не трогая окна, чтобы не привлекать внимание?

Стеклянная перегородка регистратуры была вся разбита вдребезги. На стенах виднелись какие-то идиотские граффити. Несколько старых разбитых мониторов, ещё с кинескопами, не вру, валялись на полу. Дряхлые диваны и кресла с дешёвой синтетической обивкой были вспороты, будто кто-то, начитавшись «Двенадцати стульев», искал зашитые в них драгоценности.

– Свинство какое, – пробормотала Настя, водя вокруг тонким лучиком света.

Я подумал, что она права. Вещи имеют право умирать достойно, так же как и люди. Тем более вещи, которые честно служили свой срок. Понятное дело, что при закрытии больницы никому уже не нужен был этот старый хлам, но лучше бы его вывезли на свалку.

– Наверх, – тихо сказал Михаил. И двинулся к лестнице.

Лифты, конечно же, не работали. Мы тихо поднимались по лестнице, в какой-то момент я подсветил пол впереди и удовлетворённо кивнул. Конечно, я не следопыт, не индеец и не Шерлок Холмс. Но то, что люди тут шли, и совсем недавно, было прекрасно видно.

Мы миновали первое и второе хирургическое, рентгенологическое, отделение физиотерапии. Михаил уверенно остановился на пятом этаже возле полуоткрытой двери. Посмотрел на нас.

Я поднял смартфон, кивнул.

«Гнойная хирургия».

Ну где же ей ещё было обосноваться. Там, где имеют дело с инфекциями. Сохранилось какое-то древнее оборудование…

Михаил аккуратно толкнул металлическую дверь. Та открылась, совершенно беззвучно, как во сне. В коридоре было чуть-чуть светлее – свет шёл из конца коридора.

Я достал было пистолет, потом спрятал его в кобуру и извлёк из ножен мачете. Пистолет достала Настя, посмотрела на меня с вопросом. Я кивнул. Да, если надо стрелять – то надо будет стрелять. Я не сомневался, что Настя не дрогнет.

И мы пошли к свету по пустынному коридору, мимо приросших к полу каталок, мимо перевёрнутого стола дежурной медсестры, мимо распахнутых дверей в палаты, где над пустыми койками свисали вывернутые из стен провода и трубки. Кто-то здесь похозяйничал, не мародёрствовал, а тупо крушил всё подряд. Может быть, не любил медицину?

А потом я услышал звук – тихий, но узнаваемый.

Стон.

Михаил на миг замер. И ускорился – рванулся вперёд легко, уже не таясь, будто спринтер на соревновании. Я кинулся следом, непроизвольно заметив, что Настя, молодец, не спешила, держалась позади. Учитывая, что у неё был пистолет – правильное решение.

Вслед за Михаилом мы вбежали в помещение в конце коридора. И так же как он – остановились.

Уж не знаю, зачем в обычной больнице, в хирургическом отделении, пусть даже гнойном, была такая изолированная палата. Но помещение было разгорожено стеклянной стеной, с маленьким тамбуром-шлюзом, где горела фиолетовым светом бактерицидная лампа на стене. За стеной, в маленькой палате с выкрашенными в зелёный цвет стенами, с умывальником и унитазом в углу, лежал на металлической койке (между прочим – застеленной белой простыней) Руслан. Парень был в одних трусах и, судя по пятнам, недавно обмочился. Неудивительно – он то и дело крутил головой и подёргивался в беспамятном бреду…