Волк бесцеремонно потопал в квартиру, отодвинув меня теплым плечом. Я машинально погладил мохнатую шею, и вампир осклабился, бросив на меня фосфоресцирующий взгляд.

Удивительное чувство – когда гроб на колесиках въезжает к тебе домой, а ты дружелюбно стучишь по крышке и спрашиваешь насчет чая. Выглядел он – хоть сейчас в фильм ужасов. Не с пустого места же взят весь этот ряд: золисто-сивые летучие мыши, беспокойные вороны – как обрывки горелой бумаги, взметенные ветром, – и одинокие черные собаки с человеческими глазами…

«Хорош, хорош! – Я улыбался, ставя чайник. – Волчище хоть куда…»

Волк с наслаждением вертелся, позволяя себя рассматривать, и по-собачьи помахивал хвостом.

«Ты трансформируешься, – уточнил я, – или в мисочку наливать?»

Через пару минут на полу кухни сидел голый Костя в остатках угольной шерсти и икал от смеха.

«У тебя такое лицо было! – выдавил он, утирая слезы. – В мисочку… ик!.. Антон… дай воды».

Я плеснул в чашку, но передумал и вылил ее ему на голову.

«Охолонись», – сказал я.

«Я страшный бессмертный вампир! – замогильным голосом объявил Костя, ничуть не обидевшись. – Я умею превращаться в волков!»

«Надо тебя в ванну макнуть», – задумчиво сказал я и сгреб его в охапку.

Бредовое желание – попросить фотографию.

Я представил, как жму на кнопку, дедовскую, оплавленную, траченную подъездной мразью. Как Костин отец открывает дверь и смотрит – не глазами, а всем серым, опустившимся в морщины лицом. У меня заледенело в горле от этого воображаемого взгляда, которого никогда не случится.

Потому что я никогда не позвоню.

* * *

– У вас, Пресветлый, много недостатков, но паникерствуете вы впервые, – заметил глава Дневного Дозора, в свою очередь нервно барабаня пальцами в старинных кольцах, из которых лишь половина были амулетами, по обитому истершейся кожей подлокотнику.

– Вероятно, ты знаешь, от чего погибли твои сотрудники, – скучно сказал Гесер.

– Не знаю, – не стал отпираться Завулон. – Но факт незнания не побуждает меня совершать очаровательные безумства. Ты направил в Инквизицию запрос о распечатке монгольских схронов?

– Отправил.

– И?..

– Сегодня должен прибыть курьер с Зарукавьем Джамшида.

Завулон поперхнулся кофе, и даже, кажется, не напоказ.

– А что тебя так потрясло? – осведомился шеф. – Всего лишь амулет, усиливающий способности к ясновидению.

– Я должен прочитать лекцию для твоих сотрудников? – съязвил Темный. – Оформляй меня на полставки. Природа и история Зарукавья Джамшида, а также что именно подразумевается в этом случае под ясновидением. Ночной Дозор не знает, что хранится в монгольских схронах?.. Нет уж, уволь.

– То оформить, то уволить, – сказал Гесер. – На тебя бумаги не напасешься.

Ольга сидела с кислой миной. Я сначала безуспешно пытался прорицать, ловя в Сумраке Невидимку – слово это приобрело заглавную букву, став заменой одновременно отсутствующих имени и термина, – потом стал задремывать. Начальники точно затеяли детскую игру в «горячую картошку»: играли в гляделки и на удивление беззлобно перекидывались словами.

Через некоторое время до меня дошло, что они таким образом просто успокаивают друг друга.

Все нормально, все как обычно…

– Инквизиция сочла практичным рехнуться вместе со старым Гесером.

– Старый Гесер уважаемый человек, с ним и рехнуться небесполезно…

– Долго ты будешь болтать? – поинтересовался Завулон, и я испытал мимолетную благодарность.

– Три явления, – без всякого перехода бросил шеф. – Певек, Сиглан, Москва. Вернее, сначала Сиглан, потом Певек.

Он пошевелил пальцами, и во всю стену, приглушенно светясь, раскинулась огромная, «президентская» карта.

– Превосходно, – объявил Завулон и, блаженно щурясь, добавил: – А еще, между прочим, Колыма.

– Объяснись, – сумрачно велел Гесер.

– Он наведался к Северному схрону. – Темный сполз в кресле вперед, вытягивая ноги. – Его, кстати, кто-нибудь сторожит? Запрос послан?

– Все схроны сторожит Инквизиция…

– Инквизиция рехнулась либо спит, – во всеуслышание разоблачил Завулон, печально склонив голову. – Запрос послан?

– Нет.

Шеф Дневного Дозора, не говоря ни слова, укоризненно достал мобильник – и прямо в его руке мобильник разразился отчаянным воплем.

– Что ж такое? – пробормотал он. – Инквизиторский звонок, между прочим… Да?

Больше говорить ему не пришлось.

Завулон выслушал, неторопливо сложил телефон и уставился в пространство, всем своим видом олицетворяя фразу: «Ну не предупреждал ли я?»

– Нас с тобой можно поздравить, Пресветлый, – задумчиво сообщил он.

– Завулон.

– Что?

– Завулон, не темни.

Темный хихикнул.

– Северный схрон уничтожен. Взорван.

– Кем?!

– Инквизицией, – пожал плечами Завулон и пояснил: – Это был жест отчаяния. Они учинили неплановую проверку… Все артефакты оказались даже не разряжены – просто лишены свойств.

Шефа словно придавило к земле.

– Ты хотел что-нибудь взять на память? – осведомился Темный.

* * *

У проповедника не было ауры.

Человека или животного, колдуна или божества… ни обжигающе-белой, как у тех, кто отворил себя благости, ни переливчато-яркой, как у тех, кто еще не отыскал себя в призрачном мире, ни истаивающей, прозрачной, как – Чакрадэви довелось видеть однажды – у тех, кто был сражен и готовился навеки уйти в тени…

Никакой.

Изумленная до крайности Чакрадэви приблизилась, мимоходом наложив на слушателей заклятие безразличия.

Вероучитель замолк. Потом обернулся – и посмотрел ей в глаза.

Могучая ведьма Чакрадэви замерла, приоткрыв рот, как деревенская дурочка. У нее стеснило в груди; взгляд, ласкавший ее лицо, был столь цепок и столь мягок, что она не находила сил оторваться. Внутри чей-то глохнущий голос кричал, что надо бежать, надо немедленно проваливаться в тени на второй и третий слой, сейчас же… но она стояла и смотрела.

– Скажи мне, достойная женщина, – улыбчиво проговорил подвижник, не отпуская ее глаз, – разве не велят тебе приличия не стоять в сторонке, а подойти и ответить на наше приветствие?

Чакрадэви отшатнулась.

– Ты боишься? – Он встал и шагнул к ней, протягивая руку. – Иди сюда!

Не повиноваться было невозможно.

Слушатели изумленно переглядывались, не смея нарушить тишину. Ее заклятие унеслось вдаль, как дикая птица, выпущенная из клетки, не коснувшись их. Чакрадэви испуганно поправляла сари, не зная, куда спрятать взгляд. Наконец, не найдя лучшего, она припала к ногам необъяснимого существа тем движением, каким женщины ариев умоляли о заступничестве; затылком она почувствовала, как он склоняется над ней, загораживая солнце.