— Ja, er ist ein Wunder, — повторила Уинифред с наигранной серьезностью, из-под которой так и рвался озорной смех.

— Ist er auch ein Wunder?[77]— с легкой насмешкой спросила гувернантка.

— Doch[78]! — равнодушно отрезала Уинифред.

— Doch ist er nicht ein König[79]. Бисмарк не был королем, Уинифред. Он был всего лишь… il n’était que chancelier[80].

— Qu’est-ce qu’un chancelier?[81]— поинтересовалась Уинифред, и в голосе ее сквозил налет презрительного равнодушия.

— A chancelier — это канцлер, что-то вроде судьи, — сказал Джеральд, подходя и пожимая руку Гудрун. — Скоро вы сложите о Бисмарке песню, — прибавил он.

Гувернантка немного выждала и сделала осторожный поклон, приветствуя хозяина.

— Выходит, вам не показывают Бисмарка, мадемуазель? — сказал Джеральд.

— Non, Monsieur[82].

— Очень плохо с их стороны. Что вы собираетесь с ним сделать, мисс Брэнгуэн? Предлагаю отнести его на кухню и зажарить.

— Не надо! — воскликнула Уинифред.

— Мы будем его рисовать. Надо только его найти, — сказала Гудрун.

— Найти, четвертовать, приготовить и подать к столу, — продолжал дурачиться Джеральд.

— Нет, ни за что! — выкрикнула Уинифред с хохотом.

Гудрун отозвалась на шутку — она подняла на Джеральда глаза и улыбнулась. Тело его расслабилось, согрелось от ее улыбки. Они обменялись взглядами, понятными без слов.

— Вам понравился Шортлендз? — спросил он.

— Очень, — небрежно ответила Гудрун.

— Рад этому. Вы обратили внимание на цветы?

Он повел ее за собой по тропе. Она послушно шла. Уинифред тоже увязалась, шествие замыкала гувернантка. Они остановились перед блестящими с прожилками цветами.

— Как они прекрасны! — вырвалось у Гудрун. Она не могла отвести от цветов взгляда. Странно, но ее благоговейное, почти экстатическое восхищение цветами успокоило Джеральда. Гудрун наклонилась, нежно и бережно коснулась цветка. Ему было легко и радостно смотреть на нее. Она распрямилась и взглянула на него своими впитавшими яркую красоту цветов глазами.

— Что это за цветы? — спросила она.

— Кажется, разновидность петуний, — ответил он. — Точно не знаю.

— Я их впервые вижу, — сказала Гудрун.

Они стояли, остро ощущая связь между собой. Он знал, что влюблен в нее.

Гудрун помнила о стоявшей рядом француженке, чем-то напоминающей жука, она все замечала и делала выводы. Гувернантка сказала Уинифред, что надо найти Бисмарка, и они удалились.

Джеральд смотрел им вслед, не упуская, однако, из поля зрения великолепную Гудрун, неподвижно стоявшую на тропе в щелковистом кашемировом платье. Какое, должно быть, нежное и упругое у нее тело! Картины одна соблазнительнее другой возникли в его сознании, она казалась ему всех желаннее, всех прекраснее. Ему хотелось лишь приблизиться к ней — ничего больше. Ой уже был не он, а существо, которое должно подойти к ней и вручить себя.

Одновременно он отметил хрупкую, изящную фигурку гувернантки, похожую на элегантного жука, — тонкие лодыжки, туфли на высоких каблуках, отлично сидящее платье из черной блестящей ткани, высоко и красиво убранные волосы. Как отвратительна эта ее ухоженность! Просто омерзительно!

И все же он восхищался гувернанткой. Она полностью соответствовала общепризнанным стандартам. Его не могло не раздражать, что Гудрун, зная, что в семье траур, пришла в одежде яркой, кричащей окраски. Как попугай! В точности — попугай! Он следил, как она медленно отрывает ноги от земли. Бледно-желтые чулки, темно-синее платье. Но это ему нравилось. Очень нравилось. В ее одежде он чувствовал вызов, она бросала вызов всему миру. И он улыбнулся, словно при звуке трубы.

Гудрун и Уинифред прошли через дом и вышли на задний двор, где располагались конюшни и постройки, стоявшие отдельно от главного здания. Было тихо и пустынно. Мистер Крич ушел на прогулку, конюх провел мимо них коня Джеральда. Гудрун и девочка подошли к стоявшей в углу клетке, где сидел крупный черно-белый кролик.

— Правда, красивый? Только посмотрите, как он слушает! Какой у него глупый вид! — рассмеялась Уинифред и прибавила: — Дадим ему послушать, пусть послушает, он так сосредоточенно это делает, правда, дорогой Бисмарк?

— Его можно оттуда вынуть? — спросила Гудрун.

— Он очень сильный. Невероятно сильный. — Склонив голову, девочка смотрела на Гудрун, как бы прикидывая, по плечу ли ей справиться с кроликом.

— Но попробовать можно?

— Как хотите. Только он ужасно брыкается.

Они взяли ключ, чтобы отпереть клетку. Кролик сорвался с места и стал носиться кругами, как полоумный.

— Иногда он жутко царапается, — воскликнула Уинифред в волнении. — Ой, только взгляните, разве он не чудо? — Кролик в страшном волнении бросался из стороны в сторону. — Бисмарк! — позвала девочка, возбуждение ее нарастало. — Какой ты плохой! Просто гадкий! — Уинифред подняла глаза на Гудрун, стесняясь своей реакции. Гудрун насмешливо улыбнулась. Уинифред издала странный низкий звук, говорящий о крайнем волнении. — Он успокоился! — воскликнула она, увидев, что кролик замер в дальнем углу клетки. — Теперь мы его поймаем? — взволнованным, завороженным голосом прошептала девочка, она во все глаза глядела на Гудрун и подходила все ближе. — Теперь мы его поймаем, — с веселым смехом пообещала она себе.

Открыли дверцу клетки, Гудрун просунула внутрь руку и ухватила за длинные уши большого пушистого кролика — тот все еще сидел, припав к полу клетки. Кролик упирался, все плотнее прижимаясь к доскам. Когда Гудрун его вытаскивала, кролик царапал пол, пытаясь удержаться. Но вот он повис в воздухе, отчаянно брыкаясь, крупное сильное тело яростно сжималось и распрямлялось, как пружина. Гудрун держала этот черно-белый вихрь на расстоянии вытянутой руки, отвернув в сторону лицо. Кролик был так фантастически силен, что Гудрун ничего не могла с ним сделать и только с трудом удерживала в таком положении. Она теряла терпение.

— Бисмарк, Бисмарк, как плохо ты себя ведешь, — испуганно говорила Уинифред. — Бросьте его, он негодник.

Гудрун такого не ожидала: в ее руках оказался ураган — не меньше. Лицо ее стало багровым, она чуть не тряслась от ярости. Гнев пронзил ее, как молния пронзает дом, она не знала, что делать. Глупость животного, его бессмысленное поведение ужасно ее злили; острыми когтями кролик исцарапал ей запястья, и теперь в Гудрун не осталось никакой жалости к зверьку.