— Она была его содержанкой!

— До чего же вы хорошо владеете этими буржуазными клише, Ватсон! Да, если угодно, она была его содержанкой. Причина внезапного переселения миссис Мориарти в район Гайд-парк-гейт, где ее никто не знал, открылась мне, когда я сопоставил армейские списки с журналом регистрации новорожденных. Ко дню появления на свет будущего профессора майор Роберт Мориарти находился на службе в Китае не менее восьми месяцев. Следующий мальчик, ныне покойный начальник железнодорожной станции, родился через год после отъезда отца в Индию и через два месяца после его смерти. Из школьных уроков римской истории вы, вероятно, помните, как Светоний сардонически отзывался о подобных чудесах.

— «Везучие родят на третьем месяце»[41].

— Именно так. — Холмс зажег трубку и, взмахнув ею, погасил огонек. — Только старший ребенок, нынешний полковник Мориарти, действительно является сыном своего отца. Вообразите себе, какая вышла сцена, когда неженатый лорд Адольфус Лонгстафф ответил отказом на требование Генриетты Джейн признать побочных детей. Если верить переписи тысяча восемьсот шестьдесят первого года, даме пришлось удовольствоваться маленьким содержанием и вести весьма скромное существование в очаровательном городке Уэллс, который славится своим собором.

— Титул лорда поместья должен был унаследовать старший сын, то есть будущий полковник?

Холмс кивнул:

— Согласно армейским спискам в семидесятые годы Джеймс Мориарти служил в Трансваале в чине младшего капитана. Если его повысили в звании, то наверняка в пограничных войсках. Свою первую авантюру он развернул в Кимберли: это место, где состояния легко приобретаются на алмазных приисках и быстро спускаются за карточным столом. Полковник вернулся в Англию богатым человеком.

— Какое же отношение он имеет к преступному сговору между Милвертоном и Кэлхуном?

— Капитана Кэлхуна и Генри Кайюса Милвертона связывали общие интересы на море. Кэлхун был попросту пиратом, а Милвертон — совладельцем пароходной компании, осуществляющей перевозки из Лондона в Антверпен. Кстати, она по-прежнему носит его имя — вывеску можно увидеть на набережной Темзы, над воротами шедуэлльского дока. Ничуть не уступая порочностью натуры своему брату, младший Милвертон сумел избежать ответственности, когда в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году его обвинили в том, что в бульварной прессе называется «торговлей белыми рабынями». Он не попал за решетку, однако публичное порицание в «Пэлл-Мэлл газетт» и брошюрах Армии спасения заставило его на некоторое время затаиться. Задача Милвертона состояла в том, чтобы доставлять молодых англичанок во Францию и в Бельгию, а француженок и бельгиек — в Англию. В том и другом случае женщины оказывались в чужой стране, где им не на кого было положиться, кроме так называемых покровителей.

— Вы знали полковника Мориарти до нашего знакомства?

— Только заочно. Однажды я помог отцу вызволить из беды дочь, вследствие чего на скамье подсудимых оказалась миссис Мэри Джеффрис, содержательница домов терпимости в Челси и Уэст-Энде. После шумной газетной кампании тысяча восемьсот восемьдесят пятого года полковнику Мориарти стало в Лондоне неуютно, и он отправился в Париж. Однако можно предположить, что и после отъезда за границу он наживался на бедности и отчаянии женщин, оставаясь сообщником Генри Милвертона. — С минуту Холмс молча курил трубку, после чего заключил: — По правде сказать, Ватсон, я никогда не думал, будто Милвертон и Кэлхун завладели заброшенным зданием Ньюгейтской тюрьмы лишь для того, чтобы убить меня. Разумеется, они с величайшим наслаждением свели бы со мною счеты, но ведь можно было просто сбросить мне на голову тачку с кирпичами на Уэлбек-стрит. Моя казнь замышлялась ими как развлечение в качестве приправы к основному блюду. Готовилось преступление неслыханной дерзости, и за ним стоял тщательно организованный заговор. Вы слышали разговоры о королевских бриллиантах по всему городу?

— Неужели вы верите слухам?

— У меня нет оснований их опровергать. Ньюгейтская тюрьма находится в самом сердце Сити, и стены ее надежны, как Банк Англии. Даже самым изобретательным преступникам необходимо безопасное укрытие, если они не хотят попасться после ограбления. И разве можно найти лучшее убежище, чем Ньюгейт?! Едва ли кому-нибудь придет в голову обыскивать тюрьму — во всяком случае не Лестрейду и не Грегсону, уж будьте уверены! При такой штаб-квартире, заручившись поддержкой иностранных соумышленников и банды головорезов, заговорщики наверняка добились бы успеха. Я в этом нисколько не сомневаюсь.

— Ну а мне подобные прожекты кажутся чистой фантазией. По крайней мере теперь, когда Кэлхун и Милвертон мертвы, полковник Мориарти не решится на такое в одиночку.

— Потеряв главных пособников, Мориарти не откажется от задуманного, а сведет первоначальный замысел к краже одной вещи, — терпеливо объяснил Холмс. — Разумеется, он не собирается уйти с церемонии с короной под мышкой, скипетром и державой в руках. Да они ему и не нужны, ведь их невозможно продать. Едва ли бродяги и душегубы из Батиньоля или Бельвиля предложат ему за такие сокровища достойные деньги. Он одержим другой идеей, ради которой способен схватить человека на лондонской улице и с наслаждением задушить жертву в тишине ньюгейтских стен.

— Эта затея ему не удалась. В чем же заключается его нынешний план?

— Братьев Мориарти переполняла испепеляющая ненависть, — ответил Холмс, наклонившись к камину. — Они росли с одной мыслью — отомстить семье Лонгстафф, прежде всего отцу, который отказался от родных сыновей и обрек их на бедность, а потом единокровному брату, присвоившему себе то, что принадлежало им. Они были уверены в своей правоте. Если ум Мориарти поражен преступной идеей, он с готовностью претворяет ее в жизнь. В данном случае поводом для злодеяния послужила брошь.

— Иными словами, полковник играет в волков и овец с лордом Холдером, чтобы выместить на нем свою горечь?

Мой скептицизм нисколько не смутил Холмса.

— Утрата «Королевы ночи» окончательно опозорит семью Лонгстафф. Наверняка заподозрят, что в краже замешан сам лорд Адольфус, — благо его репутация мота и прожигателя жизни к этому располагает. Вместе с должностью королевского герольда, которую его предки несколько веков передавали из поколения в поколение, он потеряет остатки фамильной чести. Такая месть должна будет удовлетворить полковника Мориарти. К тому же у него останется на память весьма недурной сувенир.

Вдруг мне припомнилось, что среди многочисленных открыток и плакатов, наводнивших в преддверии коронации витрины магазинов на Бейкер-стрит, я видел изображение принца Уэльского и его свиты. На всех придворных были синие мантии, окантованные белым атласом, а на шее одного из них сверкала бриллиантовая звезда в окружении сапфиров цвета ночного неба. Такие картинки нередко до карикатурности приукрашивают действительность, но на сей раз преувеличение показалось мне неслучайным. Это убедило меня в правоте Холмса.