Несколько минут назад Холмс принялся просматривать вечернюю газету. Теперь он ее отложил и, поднявшись с кресла, беспокойно заходил по комнате:

— Вот именно, Ватсон. Для праздных людей роскошь, мишура и лесть — основа всего. Но я не склонен задумываться над тем, лестью ли приобретается роскошь или же роскошь приобретается ради лести… Сейчас для меня важно лишь то, что полковник Мориарти жаждет завладеть «Королевой ночи». Уверен, торговля живым товаром принесла ему немало денег. И новое преступление он задумал не столько ради выгоды, сколько ради отмщения тем, кто опорочил его самого и его мученика-брата. С искаженной точки зрения полковника, эта кража — акт правосудия, которое он намерен вершить над семейством Лонгстафф, а в их лице — надо всем обществом.

— Его поймают.

Холмс покачал головой, снова садясь в кресло:

— Лестрейду это не под силу. Полковник Мориарти принадлежит к опаснейшему типу нарушителей закона, которые ни разу не попадались на месте преступления. Они работают в одиночку и чаще всего совершают то, что профессор фон Крафт-Эбинг[42]называет убийством по страсти. Поскольку Мориарти один, его никто не выдаст, а из-за предательства сообщников чаще всего проваливаются криминальные замыслы. Полковник действует строго секретно, и чтобы проникнуть в хитросплетения его коварного ума, нужно влезть к нему в голову.

Так закончился этот день, оказавшийся столь неприятным. На протяжении последующих недель Лестрейд посещал нас несколько раз. Во время своих визитов инспектор принимал лукавый вид, чрезвычайно меня раздражавший. Подмигивая мне поверх очков, он говорил об опасности, которой подвергнутся бесценные бриллианты, выставленные на всеобщее обозрение в Вестминстерском аббатстве. При этом он добавлял, что скромных сил Скотленд-Ярда, вероятно, будет достаточно для обеспечения сохранности национального достояния без помощи высоких умов. Я боялся, как бы вопиющее нахальство Лестрейда не вызвало взрыва.

Холмс оставался невозмутимым дольше, чем я ожидал. Однако, когда гость повторил свою остроту в четвертый или пятый раз, он спокойно заметил:

— Чудесные камни, украшающие сегодня британскую корону, в свое время были похищены у раджей. Едва ли индусы расценят их исчезновение как кражу. Когда б меня уверили, что драгоценности собираются украсть с целью возвращения истинным владельцам, я бы охотно помог грабителям в меру своих скромных способностей.

В добродушно-грубоватом смехе, которым Лестрейд ответил на эту реплику, явственно сквозила фальшь. Очевидно, инспектор не привык выслушивать столь крамольные замечания, с какой бы целью они ни произносились. Ему не дано было примириться с нотками крайнего вольнодумства, если не сказать анархизма, во взглядах Холмса.

Когда Лестрейд нас покинул, мой друг наконец-то дал волю своему гневу:

— Теперь мне совершенно ясно, что инспектор и его подчиненные не способны справиться с такого рода угрозой! Эти люди просто выводят меня из терпения! Слава богу, что в разговоре с Лестрейдом я ни разу не упомянул полковника Мориарти! С тем же успехом я мог бы вручить «Королеву ночи» ворам и навсегда о ней позабыть!

Через пару дней Холмс отправился куда-то после завтрака и пришел домой лишь вечером. Возвратившись, он объявил мне, что провел все это время с лордом Холдером. Несмотря на сказанное брату Майкрофту и Лестрейду, мой друг снизошел до просьбы ознакомить его с маршрутом коронационной процессии и с помещениями, где будут представлены самые роскошные драгоценности. Банкир любезно согласился. К королевским покоям Букингемского дворца не смог бы подобраться ни один злоумышленник, включая Мориарти. Менее защищены были церемониальный зал и примыкающие к нему комнаты Вестминстерского аббатства, а также гардеробные в палате лордов, куда наш враг, будучи камердинером графа Дорсетского, мог проникнуть на краткое время. В сопровождении лорда Холдера Холмс осмотрел каждый угол в приемных. Казалось бы, только здесь преступник мог тайком выкрасть «Королеву ночи» или же открыто напасть на лорда Адольфуса Лонгстаффа, когда он будет исполнять обязанности герольда принца Уэльского.

Холмс вернулся домой в дурном расположении духа и, сев в кресло, досадливо принялся кусать ногти.

— Что бы там ни говорили брат Майкрофт или Лестрейд, украсть «Королеву ночи» во время коронации совершенно невозможно.

— Значит, брошь в безопасности?

В пылу неудовлетворенности Холмс вскричал:

— Боже мой, Ватсон! Ради своей цели этот негодяй едва не убил меня! Неужели вы не понимаете, что, если ему не удастся осуществить свой план на главной церемонии, он сделает это позже! Абсолютно бесспорно!

— Может, вся эта история с ограблением выдумана.

Мой друг посмотрел на меня без гнева, скорее, с сожалением — как на человека, который ничего не смыслит.

Следующим утром он снова отправился к лорду Холдеру. За год до того титулованный банкир стал членом совета лондонского Сити, и на время торжеств ему отвели комнату в Мэншен-хаусе, резиденции лорд-мэра. Коронация была первой в ряду торжественных процедур, на которых членам венценосной семьи и их приближенным предстояло появиться в полном парадном облачении. Через несколько дней после того, как в Вестминстерском аббатстве на голову нового монарха возложат корону, ему передадут власть над лондонским Сити. Маршрут этого шествия, второго по счету, пролегал через кварталы, ставшие сердцем юридической и финансовой жизни империи. На полдень назначили официальный ланч в великолепном Египетском зале Мэншен-хауса. Холдер должен был следить за порядком проведения церемонии и за сохранностью драгоценностей, пока лорд-мэр принимает у себя его величество.

— Поскольку вы уже знакомы с мистером Холдером, — сказал мне Холмс на следующий день, — думаю, вам не помешает убедиться в том, что некоторые залы Мэншен-хауса нуждаются в усиленной охране.

Примерно через час мы уже стояли в кабинете с полукруглой аркой окна, выходившего на Лондонский мост. Его светлость указал нам на только что вошедшего человека субтильного телосложения в костюме, коричневый цвет которого почти в точности совпадал с оттенком его глаз и великолепных усов.

— Я бы с радостью лично проводил вас, джентльмены, в обеденный зал и прилегающие к нему комнаты, но, к сожалению, мне необходимо присутствовать на заседании суда лорд-мэра. Посему вынужден поручить вас заботам инспектора Джейгоу из полиции Сити.

— С мистером Джейгоу мы старые друзья, — любезно проговорил Холмс. — Уверен, мы прекрасно поладим.

Полицейский пожал руки нам обоим:

— Насколько я помню, мистер Холмс, немало воды утекло с тех пор, как трое предприимчивых молодых американцев весьма ловко ограбили Банк Англии.

Сказав это, он прямиком провел нас в Египетский зал, внушительным размером и высотой потолков напоминавший соборный неф или дворец фараона. Отворив двери, инспектор хозяйским жестом предложил нам войти. Через все помещение тянулись два стола на двести мест каждый, перпендикулярно которым, на возвышении, был установлен третий. Высокие коринфские колонны поддерживали сводчатый потолок и обступали классическую арку западного окна. Великолепие, представившееся моему взору, поразило меня. По обеим сторонам зала, в углублениях между колоннами, стояли скульптурные группы и отдельные фигуры, выполненные в манере древнегреческих статуй. Во всех нишах красовались королевские знамена и факелы под колпаками. С потолка через равные промежутки свисали на цепях позолоченные люстры. Здесь вскоре после коронации будет дан обед в честь нашего нового монарха Эдуарда VII.