Напротив меня сидел худой мужик неопределённого возраста. Стрижен коротко, но седина всё равно проглядывает. Лицо бледное, словно месяц на солнце не выходил, глаза красные, то ли от недосыпа, то ли от алкоголя. Одет он был в обычную гражданскую одежду, и только пистолет на ремне выдавал в нём сотрудника полиции. Некоторое время он гипнотизировал меня взглядом, потом начал говорить:

— Степан Андреевич, вы догадываетесь о причине вашего задержания? — голос был глухой и хриплый.

— Не имею ни малейшего представления, — с улыбкой ответил я. Стало почему-то весело, наверно потому, что после недавно пережитых приключений, схваток с монстрами и небольшой войны, следователь казался совсем нестрашным. Он всего-то хотел посадить меня в тюрьму.

— Так вот, — он поморщился, — вы задержаны по подозрению в совершении преступления, предусмотренного частью второй статьи сто пятой…

Он остановился, взял с края стола красную книжку в мягком переплёте, открыл на нужной странице и, не глядя в текст, продолжил:

— Так вот, статья сто пятая, часть вторая, пункты а, е и ж.

— А по-русски? — спросил его я.

— Убийство двух и более лиц, совершённое группой лиц по предварительному сговору общеопасным способом. Наказание предусматривает от восьми до пожизненного. Можете ознакомиться с уголовным кодексом.

— Я вам верю, подскажите только, кого я убил?

— Людей из одной этнической ОПГ, пардон, честных работников семейного бизнеса. По нашим данным, в тот вечер они поехали на встречу с вами, но потом на этом месте были найдены две сгоревшие машины, набитые человеческими останками, обгоревшими настолько, что даже идентификация затруднена. А вы и ваш друг Бочкин куда-то пропали.

— С чего вы взяли, что их убили мы? Я думаю, что нашлись бы и другие желающие. Мы с Бочкиным в тот день затарились едой и уехали в лес, чтобы пересидеть опасное время, там и сидели, пили спиртное и отсыпались. Больше мне вам сообщить нечего.

— А кто вы по специальности, Степан Андреевич? — следователь одарил меня ехидной улыбкой.

— Учитель химии и биологии, — спокойно ответил я, — мирная специальность. И сам я человек мирный, даже в армии не служил.

— Зато хороший химик, а вы, безусловно, химик хороший, ваш диплом говорит сам за себя, сможет сделать взрывчатку из подручных средств. Например, аммонал, а потом подорвать с её помощью плохих людей. Мирная специальность помогла защититься, так?

— Понятия не имею, о чём вы говорите, — я честными глазами посмотрел на него. — В городе найдётся ещё сотня химиков и, как минимум, десяток хороших химиков, гораздо лучше меня. К этому следует добавить и тех, кто в армии получил специальность подрывника. Как видите, круг подозреваемых весьма широк.

— Допустим, — он вдруг решил сменить тему, — где вы взяли золото?

— Нашли тайник в лесу, если надо, могу показать место. То есть, сам, наверное, не найду, а вот с Бочкиным, когда он поправится, обязательно покажем.

— Почему не сдали властям, нашедшему клад полагается премия в размере, сами знаете, каком.

— Жадность, виноват, готов понести.

— Кто ранил Бочкина?

— Неизвестные люди, там, в лесу, лиц не видел, причину стрельбы не знаю, когда Шурика ранили, я отнёс его на остановку и вызвал скорую.

— У него и у вас на плече есть характерные синяки, где и в кого вы стреляли?

Надо же, рассмотрел при обыске.

— Я пару раз пальнул из дробовика, ни в кого не попал, но нападавшие отступили.

— Степан Андреевич, не нужно считать других дураками, это заведомо проигрышная стратегия. Я, в отличие от вас, воевал, я прекрасно знаю, что для появления таких синяков недостаточно пару раз пальнуть из дробовика. Стреляли вы из автомата, долго.

Я в ответ промолчал.

— Так, — он сделал паузу, после чего добавил, — я понял, что сотрудничать со следствием вы не желаете.

— Сотрудничество бывает разным, — заметил я, — если вы под сотрудничеством подразумеваете подписать признание в том, чего я не делал, то да, в гробу я видел такое сотрудничество. На все остальные вопросы я вам ответил, если ответы вас не устроили, это проблемы ваши.

— Поймите одну простую вещь, — он попытался зайти с другой стороны, — для суда ваше признание необязательно, а вот сотрудничество позволило бы значительно смягчить вам срок. Десять лет — это совсем не то же самое, что двадцать.

— Что-то мне подсказывает, что с доказательствами у вас негусто, — я внимательно посмотрел ему в глаза, — вы сами сказали, что трупы опознать не можете, все ваши наезды с требованием сотрудничать — это от бессилия. Мне ничего не грозит, и выбор тут не между десять и двадцать, а между двадцать и оправданием. Так ведь?

— Трупы мы опознаем, можете не сомневаться, а вам грозит то, что грозит. Думаю, Бочкин, когда придёт в себя, будет более сговорчивым, а вы ещё пожалеете, что отказались от моего предложения.

— Кстати, а сколько меня полагается держать?

— Сколько надо, столько и продержим, — ледяным голосом отозвался он, потом повернулся к двери, — уведите.

В ИВС меня держали почти четверо суток, я плохо знал законы, но догадывался, что это против правил. Наверное, следовало кричать, писать заявления, требовать прокурора, объявлять голодовку, но отчего-то душа к этому не лежала. Что будет, то и будет. Я был уверен, что Шурик, когда очнётся, начнёт вести себя точно так же, а значит на все рассказы в стиле «Он вас сдал», можно будет только улыбаться. В камере я сидел один, ко мне никого не сажали, корили невкусно, но регулярно, а главное, разрешали спать вволю. Отоспавшись, я мог по-другому воспринимать реальность и был готов к побегу. Нужно только на следственный эксперимент выехать. Там мы обнимемся и нырнём в проход. Силы нам хватит, чтобы парочку прикованных наручниками оперов с собой утащить. Только бы обоих сразу вывезли.

Утром четвёртого дня меня снова повели на допрос, конвойный завёл меня уже в другой кабинет и усадил за стол. После этого он ушёл, причём, как я понял, ушёл совсем, а не ждал за дверью. Я с удивлением отметил, что стул здесь не прикручен к полу, более того, он довольно мягкий и удобный. Да и расположен не напротив следователя, а сбоку от его стола. Странно, словно я и не обвиняемый вовсе.

Следователь был уже другой, гораздо старше первого, с помятой физиономией, но выглядел он, как будто, добрее.

— Что, Степан, Андреевич, — он широко улыбнулся, — влипли вы в историю?

— Ничего подписывать не буду, — упрямо сказал я.

— А ничего и не нужно подписывать, — улыбка стала ещё шире, я смог рассмотреть золотые коронки справа, — то есть, потом, когда мы с вами договоримся, а я думаю, что мы договоримся, тогда и подпишете пару бумаг. А пока нас ждёт плодотворный, я надеюсь, разговор.

— О чём вы? — спросил я. Он вёл себя как-то странно.