Я провел несколько дней, наблюдая за въезжающими из Бурунди конвоями. Когда я спрашивал беженцев, была ли репатриация насильственной, все они отвечали отрицательно. Но когда я спросил, почему они внезапно вызвались отправиться домой, они сказали, что у них не было выбора. Ответ почти всегда был один: «Все ехали. Мы вместе уезжали, поэтому вместе и вернулись». Один мужчина, каменщик, который стоял босой, в обносках среди шестерых своих детей, сказал: «Есть высшие, — он возвел глаза к небу, — которые занимаются политикой и делами человечества, а есть простые люди вроде нас, — взгляд переместился вниз и уперся в его босые ступни, — которые ничего не смыслят в политике и просто работают руками, чтобы есть и жить». Массовое возвращение из Бурунди дало понять яснее, чем когда-либо прежде, что единственным препятствием для такой же репатриации из Заира было умение «Власти хуту» запугивать не только население лагерей, но и все международное сообщество.

— Думаю, мы многое узнали о лицемерии и двойных стандартах людей, которые утверждают, будто хотят сделать этот мир лучше, — говорил мне генерал Кагаме. — Они превращают это в политическую проблему и говорят, что мы не можем получить беженцев обратно, если не простим тех, кто вершил геноцид. — В его голосе прорывалось негодование. — Я говорю им: «Мы же сказали вам, разделите эти группы. Вам не удалось. Если вы — весь мир, вместе взятый, — не способны это сделать, то как вы можете рассчитывать, что мы справимся с этим лучше? Вы мерите нас по стандарту, которого никогда не существовало на этой земле. ВЫ ХОТИТЕ, ЧТОБЫ МЫ ОДНАЖДЫ УТРОМ ПРОСНУЛИСЬ И СТАЛИ ДЕЛАТЬ ВСЕ ПРАВИЛЬНО — ЛЮДИ ХОДЯТ ЗА РУЧКУ ДРУГ С ДРУГОМ, ЗАБЫВАЮТ О ГЕНОЦИДЕ, ВСЕ ИДЕТ ГЛАДКО. АХ, КАКАЯ ПРИЯТНАЯ ТЕМА ДЛЯ РАЗГОВОРА!

Поначалу, сказал мне Кагаме, он полагал, что иметь дело с «людьми, которые совершили серьезные преступления против человечества», будет «обязанностью всего международного сообщества». Он по-прежнему думает, что так и должно быть.

— Но этого не случилось, — сказал он. Так что нам остается только постараться и выиграть еще одну войну.

* * *

Вскоре после того, как в 1994 г. РПФ взял Кигали, старый приятель Кагаме, президент Уганды Мусевени, познакомил его с заирцем по имени Лоран Дезире Кабила — мятежником, который воевал с Мобуту все 1960-е и 1970‑е и теперь надеялся возобновить борьбу. Кагаме, Мусевени и Кабила начали устанавливать связи с заирцами и другими африканцами, которые считали Мобуту угрозой стабильности и прогрессу на континенте.

— Мы говорили заирцам: «Мы знаем, что вы готовите нам проблемы, но мы станем готовить проблемы вам», — рассказывал мне Кагаме. — Мы говорили: «Вам нужен мир, нам нужен мир, давайте работать вместе, но если вы с нами не работаете — что ж, как хотите».

Разумеется, не было ни мира, ни перспективы мира, и к середине 1996 г. Кагаме начал собирать силы, чтобы поднять восстание в Заире. Заирские тутси, столкнувшись с непосредственной угрозой уничтожения, созрели для вербовки, к тому же у них было дополнительное преимущество: они выглядели и говорили достаточно похоже на руандийцев, поэтому, когда солдаты РПФ смешивались с ними, их трудно было различить. Но политические кадры и солдат искали по всему Заиру, и вскоре Кигали стал подпольным центром анти-мобутистов всех мастей, жаждущих участвовать в вооруженной борьбе в Заире.

После уничтожения коммун тутси в Северном Киву Кагаме сделал вывод, что Южное Киву будет следующей мишенью альянса мобутистов и «Власти хуту», — и не ошибся. Около 400 тысяч заирских тутси жили в Южном Киву под именем баньямуленге — народ Муленге, потому что Муленге было тем местом, где их предки впервые осели после миграции из Руанды в XVII и XVIII вв. С момента учреждения ооновских лагерей для руандийских хуту в 1994 г. баньямуленге становились жертвами обширных рейдов с угоном скота и растущей кампании преследований и враждебной пропаганды. Вскоре заирские чиновники уже открыто называли баньямуленге «змеями» и предпринимали шаги, чтобы отнять у них землю; тон местных радиостанций и газет все отчетливее напоминал карманные СМИ «Власти хуту» в Руанде.

Спланированное насилие против баньямуленге началось в начале сентября 1996 г. Силы «Власти хуту» и мобутистов, работая заодно с рекрутированным на местах ополчением, захватывали дома, предприятия и церкви тутси и нападали на жителей — одних арестовывали или казнили, других изгоняли в Руанду. Когда баньямуленге линчевали на улицах, правительственные чиновники выражали одобрение. Хотя у ООН и гуманитарных агентств были свои команды на всей этой территории, никаких международных протестов не последовало. Но в отличие от тутси Северного Киву, которые без сопротивления шли на смерть и в изгнание, многие баньямуленге были вооружены и давали отпор, когда на них нападали, нанося существенный ущерб атакующим. В то же время сотни вновь обученных и хорошо экипированных бойцов сопротивления начали просачиваться в Заир из Руанды. По мере того как борьба усиливалась и распространялась, «гуманитарии» бежали из большей части Южного Киву, бросая тех, кого намеревались защищать, на произвол судьбы.

8 октября Луази Нгабо Луабанджи, вице-губернатор Южного Киву, объявил, что все баньямуленге, жившие в провинции, должны убраться вон в течение недели. Он не сказал, куда им следует идти, отметил только, что те, кто останется, будут считаться мятежниками, находящимися в состоянии войны с Заиром. Несомненно, Луази несколько погорячился: даже в Заире вице-губернаторы, как правило, не принимают решений об объявлении войны. Но дух его ультиматума как нельзя лучше вписывался в официальные заирские воззрения и практики. Хотя у самого Мобуту только что диагностировали рак простаты и он проходил курс лечения в Швейцарии, он правил Заиром как монарх в отъезде столь долго, что его двор продолжал функционировать как обычно. Через два дня после заявления Луази пресс-атташе правительства в Киншасе, столице Заира, объявил: «Верно, мы хотим, чтобы все баньямуленге ушли».

Кагаме готовился как раз к такому моменту.

— Мы были готовы ударить по ним, — позднее рассказывал он мне, — ударить очень сильно — и прежде всего сделать три вещи: во-первых, спасти баньямуленге и не дать им умереть, придать им сил для борьбы и даже сражаться за них; затем расформировать лагеря, вернуть беженцев в Руанду и разгромить экс-РВС и ополченцев; и, в-третьих, изменить ситуацию в Заире.

Он дожидался лишь такого рода решительной провокации от Заира, которую считал неизбежной.

— И, разумеется, — сказал он, — этот дурак, заирский вице-губернатор, дал нам такую возможность.

Так что крохотная Руанда ударила по огромному Заиру; баньямуленге восстали; боевики РПФ и повстанческие формирования Лорана Кабилы (Альянс демократических сил за освобождение Конго/Заира — АДСО) хлынули в Южное Киву и начали наступление на север; знаменитая своей трусостью армия Мобуту бежала в панике; «гуманитарии» эвакуировались, а лагеря расформировывались. 2 ноября 1996 г., через три с половиной недели после того, как вице-губернатор Луази объявил гражданскую войну, АДСО и РПФ маршем вошли в Гому, и Кабила объявил область, занимающую по меньшей мере тысячу квадратных миль, «освобожденной территорией». (Хотя руандийское правительство открыто выражало энтузиазм по поводу этих событий, оно категорически отрицало, что какие-либо войска РПФ входили в Заир ранее июня 1997 г. Спустя несколько недель после того, как силы АДСО взяли Киншасу и отстранили Мобуту от власти, Кагаме сказал мне: «Повсюду были наши силы, наши войска — они были на марше все последние восемь месяцев».)