— Что происходит, Дональд? — испугано шёпотом спрашивает Элинор у шофёра.

— Все будет в порядке, миссис Хант. Вы в надёжных руках, — говорит он одну из тех дурацких фраз, после которых в кино обычно кого-то убивают.

Напомнив себе, что самое страшное в ее жизни уже давно случилось, Элинор позволяет суровому амбалу в строгом костюме сопроводить ее прямиком в квартиру. Пока они поднимаются в лифте, Лин старается не смотреть на отражение, но даже боковым зрением ей удается оценить удручающее состояние своего лица.

— Это не он, — заметив на себе изучающий взгляд немногословного провожающего, поспешно поясняет Элинор.

— Как скажете, мэм, — быстро отвечает он.

Двери лифта открываются на шестом этаже, и она выходит первая. Идёт к квартире, где прошли несколько непростых лет ее жизни. Остановившись возле двери, она оглядывается на своего спутника.

— И что теперь? — интересуется она. — Я должна позвонить, или у вас есть ключи? — ее палец нерешительно застывает на кнопке звонка.

— Ключи, — мужчина протягивает ей связку, и она вздрагивает, чувствуя, как сердце подпрыгивает в груди.

— Но это больше не моя квартира.

— Ваша, миссис Хант, — сухо констатирует он. — Теперь ваша.

— Нет, — тряхнув головой, упрямо утверждает Лин и жмёт на бледную клавишу. Затаив дыхание, она слышит звук торопливых шагов внутри, не имея ни малейшего понятия о том, кто откроет ей дверь. Но когда это происходит и на пороге распахнутой квартиры появляется высокая блондинка, Лин с горечью признаётся самой себе, что и это тоже было предопределено.

— Тэмзин, — на выдохе произносит Элинор.

Саммерс молча смотрит ей в глаза, не выдавая ни одной эмоции. Ни сожаления, ни раскаяния, ни стыда. Ни слова не говоря, она берет Лин за руку и заводит в освещенный коридор. Элинор слышит, как захлопывается входная дверь, и этот звук ещё несколько секунд эхом звучит в ее голове.

— Здесь ничего не изменилось, — рассеяно замечает Лин, безвольно следуя за Тэм мимо маленькой кухни и уютной гостиной.

— Тебе сюда, — негромко указывает Саммерс, остановившись у закрытой спальни. Лин поднимает на фальшивую подругу полный смятения и горящей надежды взгляд.

— Они спят, — кивает Тэм, отвечая на ее невысказанный вслух вопрос. — Можешь разбудить. Я предупредила, что ты приедешь, — последнее Лин уже не слышит. Шум крови в висках заглушает все звуки, сердце надрывно барабанит внутри, и весь мир уходит на второй план.

Распахнув двери, Элинор врывается в единственную комнату старой квартиры, претерпевшей кардинальные изменения. Все то, чего она не нашла месяц назад в своей мастерской, теперь находилось здесь.

Издав гортанный стон, наполненный одновременно счастьем и страданием, Элинор падает на колени перед кроватью сына. Они спят там вдвоём с Милли, прижавшись друг к другу, как маленькие одинокие ангелы. Приподняв одеяло, Лин ложится рядом. Она едва помещается на самом краю, но это такая мелочь на фоне всеобъемлющего безграничного счастья, затопившего сердце матери. Элинор плачет, улыбается, что-то бессвязно бормочет и снова плачет, обнимая одновременно двоих и поочерёдно покрывая поцелуями лица сына и дочери.

— Мамочка? — первым просыпается Джонас. Его сонный голос звучит для неё как райская музыка, и весь ад, что она прошла за последние недели, кажется полузабытым кошмарным сном. Становится неважно зачем и почему, вопросы и ответы теряют смысл. Ее захлестывают любовь и облегчение, с которыми не могут сравниться даже те самые первые мгновения появления Джонни и Милли на свет.

После нескольких недель, проведенных в ядовитом котле, переполненном страхами и болью, она наконец-то обрела самое важное, вернула то, без чего никогда не смогла бы жить дальше, а все остальное тлен и пепел.

— Где ты была? Мы так скучали, — зевнув, спрашивает малыш.

— Мамочка с вами, я больше никуда не уйду, — обещает Лин, смеясь и рыдая. — Мы больше никогда не расстанемся, — повторяет, как мантру, крепко прижимая сына к груди и целуя его в тёплую макушку.

— А когда мы вернёмся домой, мам? — с детской непосредственностью интересуется Джонас, накручивая ее локон на маленький пальчик. — И где папа?

— Теперь здесь наш дом, милый. А папа... Папа уехал. Очень далеко, — сглотнув горький комок, отвечает Лин.

— Куда уехал папа? — в полумраке Элинор замечает, как он расстроено хмурит бровки.

— Я не знаю, Джонни, — ласково погладив сына по волосам, абсолютно честно признается Лин. — Главное, что теперь мы вместе. Теперь ты самый главный мужчина в нашей семье, Джонни. Самый сильный и смелый.

Малыш серьезно смотрит на мать, обдумывая услышанные слова.

— Такой же сильный, как железный дровосек из сказки про волшебника?

— И такой же храбрый, как лев, — сквозь слёзы улыбается Элинор, крепко обнимая сына. Молчаливые слезы радости без остановки стекают по щекам. Они даже на вкус другие. Сладкие.

— Ма-ма, — распахнув светлые глазки, по слогам произносит Милли и, выбравшись из-под одеяла, перелезает через брата, забираясь на Элинор.

— Моя малышка, — голос Лин срывается от эмоций, пока она обеими руками держит в объятиях свое двойное сокровище. — Мама здесь, мама всегда будет с вами.

Обласканные и зацелованные матерью дети снова засыпают, а Лин еще долго смотрит в темноту за окном. Она размышляет о том, почему минуты самого чистого счастья пролетают так быстро, как бы не хотелось их удержать, а страх и печаль никуда не исчезают даже в самые светлые моменты жизни. Люди по своей натуре ненасытны, им всегда хочется больше, и немногие умеют ценить то, что дается здесь и сейчас. Лин никогда не была жадной, она знала цену выпавшему ей шансу, но в один роковой момент позволила гневу войти в ее сердце и чуть было не потеряла все.

Теперь, когда самое страшное осталось позади, пришло время открыть крышку шкатулки с проклятием и взглянуть в лицо своим кошмарам.

Стоила ли игра свеч, и кто в конечном итоге проиграл?

Ответа она не знала, и белый мишка Барни, с добродушной улыбкой поглядывающий на нее с подоконника одним глазом, тоже хранил загадочное молчание. Что из того, что она вспомнила, являлось реальностью, а что внушением и вымыслом? Возможно, она поймет это утром, вернув круглую бусину, все еще зажатую в ладони, на плюшевую мордочку медведю.

— Мой главный свидетель, — с усталой улыбкой шепчет Лин, подмигивая Барни.

Жаль, что плюшевые медведи не умеют говорить. В детстве Элинор верила, что ночью куклы оживают, и не раз пыталась подсмотреть из-под одеяла, чем занимаются игрушки, когда хозяйка засыпает.

— Моя мать говорила, что вселенная исчезает, как только мы закрываем глаза. Мне было шесть лет, может меньше, но с тех пор я сплю с открытыми глазами.

Она вздрагивает, услышав негромкий вкрадчивый голос, который никогда не являлся плодом ее больного воображения. С самого начала ОН был настоящим, как и игра, в которую ОН втянул ее, не посвятив в правила, не спросив согласия и не озвучив цель — его цель.