Больше всего Мааре нравились вечерние беседы с генералом. Занятия языком продолжались, она уже бегло говорила, все понимала, понемногу осваивала письменность. Шабис принес древнюю книгу сказок на древесной коре. Книга оказалась на махонди, а на уроках она изучала чарад. Маара попыталась вспомнить, чему ее учили в детстве в школе. Шабис помогал ей. Он проводил с ней все больше времени, иногда три-четыре часа каждый вечер, порой переходил на чарад, чтобы дать своей ученице попрактиковаться в устной речи.

Любимой темой Маары оставались древние люди, жившие тысячи лет назад. Шабис сразу заявил, что о древних почти ничего не знает, но оказалось, что отрывочные данные, которых он понемножку нахватался за свою жизнь, касались почти всех интересующих Маару сфер. Оба сложили то, что знали, Маара вспоминала слышанное от Дэймы, в Хелопсе. Шабис сказал, что неплохо было бы свести всех знающих махонди вместе, чтобы соединить в одно целое то, что они знали.

— Беда в том, что многие что-то знают, слышали, но все это не совместить воедино.

О такой карте, как у Кандас, и тыквенном глобусе сам генерал, к примеру, не имел представления. Он попросил Маару нарисовать карту по памяти. Принес ей мягкую выбеленную кожу, угольные палочки, растительные краски. Сначала Маара занялась картой с белым верхом, а потом перешла к той, которая украшала тыкву.

Иногда то, что знал один, открывалось другому случайно. Однажды Шабис заметил, что было время, когда люди жили сто лет и больше, тогда как сейчас и пятьдесят уже преклонный возраст.

— Я уже, можно сказать, старик, Маара, мне тридцать пять. А тогда тридцатипятилетний человек считался молодым. Было время, когда женщины часто рожали ребятишек, одного за другим, и умирали от этого. Но потом открыли лекарство, которое прекращало деторождение.

— Как? — подпрыгнула Маара. — Что ты сказал? — Она смотрела на него горящими глазами.

— Что с тобой, Маара?

— Может быть, я неверно поняла… Ты сказал, что эти древние женщины принимали какое-то лекарство и прекращали рожать?

— Да. В хрониках так говорится.

— Значит, эти женщины могли не бояться мужчин.

— Что-то я не заметил, чтобы ты очень боялась, — иронически заметил Шабис.

— Нет-нет, я не о том. Дэйма только мне и долбила: остерегайся мужчин, чтобы не забеременеть.

— Маара, ты как будто меня обвиняешь.

— Ты не можешь себе представить, что это значит, все время дрожать: осторожно, берегись, они сильнее тебя, они могут сделать тебе ребенка…

— Ну, конечно, мне трудно представить себя на месте женщины.

— Мне даже вообразить себе трудно, что это означает, не бояться встречи с мужчиной. Они совсем другими были, эти древние женщины, не такие, как мы. Они были свободными. Нам это недоступно. — Маара вспомнила о Кулике, о том, как он ее преследовал, о своей беспомощности.

Маара рассказала генералу о Кулике, о том, как она обрадовалась, когда из-за засухи кровотечения у нее прекратились. Рассказала, как боялась выходить из дому, чтобы не попасться ему на глаза в неблагоприятные периоды.

Столько горечи и ожесточения слышалось в ее голосе, когда она говорила о Кулике, что Шабис встал и зашагал по комнате. Потом вернулся на место, взял ее руки в свои.

— Маара, перестань. Здесь ты в полной безопасности, никто тебе не угрожает. — Он отпустил ее руки, несколько отстранился. — Странно, мы толкуем тут о страхе перед беременностью, когда все вокруг только о ней и мечтают. Если одна из наших женщин беременеет, сразу устраивается праздник, она оказывается в центре внимания, к ней няньку приставляют еще до рождения ребенка.

Что-то в его голосе заставило Маару спросить:

— Жена не смогла родить тебе детей?

— Нет.

— Но ты бы хотел?

— Да.

— Извини, Шабис.

Она подумала: «Родить бы ему ребенка!» — и сразу испугалась. Уже пробовала для Мерикса, и чем это завершилось?

— Нет, Маара, у меня не та ситуация, что у твоего Мерикса. У меня вообще-то есть ребенок. Но та женщина замужем, и ребенок растет в ее семье.

«Кругами ходим, — думала она. — Роди я ему ребенка — и вот я застряла в Чараде, и не видать мне севера».

Вскоре после этого Шабис пригласил Маару к себе домой. Жена его захотела с ней познакомиться.

Не слишком много видела Маара за время проживания при штабе Шабиса. Отчасти потому, что часовые не выпускали ее за пределы лагеря, отчасти из-за нежелания Шабиса, чтобы на нее обращали слишком много внимания. Теперь же она шагала на виду у всех рядом с генералом. Пройдя мимо уже знакомых ей руин, они дошли до района восстановленных домов, перед которыми даже торчали в пыльных садиках какие-то каменные изваяния. Перед домом, к которому они подошли, висел фонарь из прозрачных пластин цветного минерала, розового и беловато-дымчатого. В большом зале сразу за входом горят еще несколько фонарей, стены затянуты драпировками. Дверь из невиданного дерева, издающего пряный аромат, открывалась в помещение, напомнившее Мааре зал собраний ее общины в Хелопсе. Мебель здесь, однако, гораздо лучшего качества, а ковры на полу столь роскошные, что Мааре захотелось погладить каждый из них. Навстречу вышла женщина. Крупная, красивая, с зачесанными вверх и заколотыми на макушке серебристой пряжкой волосами. Неестественная, фальшивая улыбка, казалось, грозила расколоть ее голову надвое по линии рта. Хозяйка шумно приветствовала гостью.

— Так вот она какая, наша Маара! Наконец-то мы дождались ее. Давно уговариваю мужа привести тебя, но он так занят… Ну, ты это не хуже меня знаешь. — Резкая ядовитость улыбки проступила четче. Маара с неудовольствием думала о том, что в этом роскошном доме протекает жизнь Шабиса вне службы, когда он уходит из штаба, оставляя ее, Маару, в своем кабинете; вот здесь он, без сомнения, проводит ночи, с этой отвратительной особой.

Поверх штанов Мерикса Маара натянула коричневую «вечную» тунику, потому что эта женщина, жена Шабиса, выразила желание увидеть ткань, о которой слышала от мужа. Сразу начался ритуал ощупывания, аханья, сочувственного причитания по поводу «бедной Маары, носившей такую гадость долгие годы». И какая Маара храбрая. И что, когда Маара, в чем она, Панис, не сомневается, вскоре покинет эти края, неплохо бы эту вещь оставить им с Шабисом на долгую память.

Генерал чувствовал себя неуютно, но старательно подогревал на лице улыбку. Маара понимала, что этот вечер — нечто неизбежное, что следует вытерпеть. Во время обильного, но, по счастью, непродолжительного ужина глаза этой женщины, собственницы Шабиса, беспокойно перепрыгивали с Маары на мужа; она настораживалась всякий раз, когда происходил обмен репликами, когда кто-то из них открывал рот.

«Как все это глупо!» — думала Маара. Ее любовь и ревность, ее интимные переживания похоронены далеко на юге, в Хелопсе, где, если верить сообщениям беженцев, восточные пригороды давно уже выгорели дотла.