– Бесполезно пытаться разорвать эту цепь, – предупредил Главный Конюший. – Она сделана из самых прочных звеньев, чтобы сдерживать самых свирепых упырей.

Он поставил кувшин с водой и положил буханку хлеба на угол станка, носком сапога подтолкнул ко мне ржавое ведро.

– Вот еда. Ведро можно использовать в качестве ночного горшка. Постарайся отдохнуть. А я должен отправиться во дворец, чтобы представлять школу во время церемонии «Глоток Короля». Но завтра же займусь организацией конвоя, который доставит тебя в Гавр, а оттуда в Америку.

Он собирался уйти, но я не могла его отпустить. Не могла бросить Тристана одного в самый ответственный момент.

– Подождите! Освободите меня! Позвольте принять участие в борьбе, как было запланировано. Обещаю: я не буду раскачивать лодку.

– Ни за что, – непреклонно отвечал Монфокон, уже нацепив маску директора школы.

– Пожалуйста, прошу вас!

Он нахмурился.

– К чему такая спешка? Тебе не по душе перспектива поехать в Америку?

– Я… э… напротив. Но хотелось бы увидеть своих товарищей в последний раз перед отъездом.

Говоря это, я поняла, что сболтнула лишнего. Широкий, морщинистый лоб Монфокона прорезала глубокая морщина. Моя настойчивость разожгла в нем подозрения.

– Ты солгала? Сколько вас, замышляющих убийство? У тебя есть сообщники среди пансионеров?

– Нет, уверяю вас, это не так, – пыталась я его разубедить. Но было слишком поздно.

– Может быть, ты в сговоре с Такагари или Каслклифф? Двумя воспитанницами, с которыми проводишь больше времени? – Он нервно поглаживал бородку кончиками длинных пальцев. – Нет, у этих иностранок нет необходимых связей, чтобы организовать подобную операцию во дворце… Остаются юноши. Особенно тот, в которого ты, кажется, влюблена: Ля Ронсьер!

Глаза Главного Конюшего засверкали в темноте.

– Ну конечно же! – воскликнул он. – Выбывание из борьбы Томаса де Лонгедюн должно было меня насторожить! Сегодня утром мы получили сообщение ворона о внезапной и неожиданной смерти его отца от сердечного приступа. Как единственный сын и наследник, юный Лонгедюн был вынужден оставить состязания и даже школу, чтобы вступить во владение семейными землями… Тем самым оставив вход на поле боя свободным для Ля Ронсьера! Я должен пойти и остановить его, иначе будет поздно.

– Нет! – выкрикнула я, натягивая тяжелую цепь.

– Разве ты ничего не поняла из того, что я тебе объяснил, маленькая дурочка? Этот Ля Ронсьер кажется таким же самонадеянным, как и ты. Безнадежный романтик, не разбирающийся в политических реалиях. Провинциальный увалень, который думает, что может изменить мир одним махом. Но эта поспешная атака на Короля ничего не изменит.

– Это вы не понимаете, старый дурак! Тристан сражается, как я, как мои родители. За свободу или смерть! – сердито, истерично продолжала я. – Вы слышите: свобода или смерть! Борьба, в которую вы из-за своей трусости боитесь вступить. А ваши эфемерные мечты об Америке – лишь предлог, чтоб не подставлять свою шкуру! А тем временем жажда вампиров усиливается, Факультет готовится удвоить десятину. Я знаю. Я слышала, как об этом говорила принцесса Дез Урсен. Нам нельзя терять ни минуты. Именно сейчас мы должны действовать. Вы слышите меня? Не упускайте эту уникальную возможность свергнуть тирана!

Но Монфокон уже спешил к обитой шипами двери. Быстро провернул один из ключей в связке. Обезумев, я схватила первый попавшийся под руку предмет – оловянный кувшин – и бросила прямо в него, вложив все страдания от того, что выдала тайну Тристана. Вложив точность, которую приобрела за годы охоты с рогаткой.

Тяжелый сосуд с глухим ударом врезался в шею Главного Конюшего. Его гигантское тело рухнуло на землю, парик слетел с гловы.

Задыхаясь, сквозь волосы, упавшие мне на глаза, я увидела, как дверь со скрипом отворилась.

На пороге стояла тень. Отшельника.

– Я… Я НЕ СПЕЦИАЛЬНО, – пролепетала я.

Монфокон лежал на ледяных плитах и не двигался. Его протеже стоял в тени двери и дрожал.

До сих пор тот, кого я называла «демон-хранитель», таинственным образом помогал мне. Но теперь, когда из-за меня потерял сознание и, возможно, даже умер его хозяин, человек, который спас и приютил отшельника, сомневаюсь, что последний будет милосерден ко мне…

– Он оступился и упал, – солгала я.

Вместо ответа существо в мягких кожаных тапочках медленно приблизилось к Главному Конюшему. В этот раз в тусклом свете фонаря я могла разглядеть затворника. Кюлоты из холстины обтягивали массивные ноги. Тунику, наброшенную на мощный торс, покрывали многочисленные стежки. Вероятно, он сам латал свою ветхую одежду точно так же, как зашивал раны отрубленных голов. Лицо, опущенное к земле, как и прежде, скрывалось под широким капором кожаного капюшона, ниспадающего на плечи. Отшельник присел возле лежащего тела и потянулся к нему. Полупрозрачный, зеленоватый цвет его рук напоминал поверхность высоких прудов в Оверни, покрытых зелеными водорослями, сквозь которые солнце никогда не проникало. Длинные пальцы пробежали по голове Монфокона с неожиданным для такого существа уважением. Я увидела на подушечке его указательного пальца блестящую темную жидкость: свежую кровь. Он осмотрел оловянный кувшин: тот тоже был весь в крови. Плечи существа мелко задрожали, из-под капюшона донесся стон раненого зверя. Казалось, он плакал.

– Клянусь, это несчастный случай! – в панике закричала я.

Затворник вскочил и с кошачьей ловкостью набросился на меня. Запах мертвых листьев ударил в нос. От его рева, наполненного отчаянием и тоской, заложило уши. Пальцы, секунду назад нежно поглаживавшие Монфокона, сомкнулись на моей руке, чтобы раздавить.

Ничего не соображая от страха, свободной рукой я вцепилась в его капор.

– Ты должен мне верить! – завопила я. – Ты должен мне верить… Орфео!

Произнеся имя, я сорвала с него капюшон. Отшельник тут же отпустил меня и закрыл лицо своими ручищами, но не успел спрятать удивительный блеск двух больших бледно-зеленых глаз.

Мгновение мы оба не двигались: узница, прикованная к столу пыток, и чудище, скрытое за ладонями.

– Орфео, – прошептала я, инстинктивно чувствуя, как сила этого имени очеловечивала его, переносила из царства монстров в царство людей. – Посмотри на меня, Орфео. И разреши мне посмотреть на тебя.

Длинные зеленые пальцы дрожали. Под рукавами туники чернели швы, опоясывающие запястья, как два браслета, будто вшитых в его предплечья.

Стало страшно, но силой воли я подавила свое малодушие.

– Знаю: ты понимаешь меня. А еще мне известно, что эти руки, за которыми прячешься, способны творить чудеса. Они умеют облагораживать мертвых и извлекать из губной гармоники волшебные звуки, от которых замирают сердца живых.