людям. Тогда евреи-горожане, которые во множестве проживали в Лондоне, бросились в свои дома вместе с теми, кто приехал туда со всех концов страны. С трех часов пополудни и до заката, их жилища были окружены бушующим народом и подвергались яростному штурму. Однако, благодаря прочной постройке, их не смогли разрушить, а разъяренные нападавшие не имели осадных машин. Поэтому, были подожжены крыши, и ужасное пожарище, губя осажденных евреев, дало свет христианам, которые неистовствовали в своей ночной работе. Пожар был гибелен не только для одних евреев, хотя именно против них и был разожжен, но пламя, не делая разбора, охватило также и близлежащие дома христиан. Тогда вы могли видеть, как прекраснейшие кварталы города пылали в огне, вызванном его собственными жителями, как будто бы они были врагами самим себе. Евреи, однако, либо сгорели в огне в своих собственных домах, либо, если они выходили из них, то получали удар мечом. В течении короткого времени пролилось много крови, но все возрастающая жажда грабежа побудила людей удовлетвориться теми убийствами, что они уже совершили. Их жадность победила их жестокость, и потому они прекратили убивать, но их жадная ярость привела их к грабежу жилищ и вынесению оттуда всяческого добра. Это, однако, изменило отношение дел, и сделало христиан враждебным христианам, поскольку одни завидовали другим в том, что те успели схватить во время грабежа, это вызывало у них приступ злой зависти, и они не жалели ни друзей, ни товарищей.

Об этих событиях было сообщено королю, пока он со всеми ноблями пировал на праздненстве, и для того, чтобы направить в другую сторону или ограничить ярость толпы, от него был послан Ранульф де Гланвилль (Ranulph de Glanville), который был юстициарием королевства, человек как могущественный, так и благоразумный, вместе с другими людьми подобного же ранга. Но тщетно, поскольку в таком большом шуме никто не слышал голоса возвещавшего о его присутствии, но некоторые из наиболее буйных начали кричать на него и его спутников, и угрожали им страшным образом, если они быстро не уберутся. Поэтому, они мудро удалились перед столь необузданной яростью, и погромщики, с той же свободой и свирепостью продолжали бунтовать до 8 часов следующего дня, и к этому времени, пресыщенность и усталость от бесчинств, больше, чем увещевания или почтительность перед королем, смягчили их ярость.

Это, доселе неслыханное, событие в королевском городе и это, так решительно начатое, истребление неверной расы, и это новое отношение христиан против врагов Креста Христова, ознаменовало первый день царствования наиславнейшего короля Ричарда, и стало, очевидно, предзнаменованием возвышения христианства в его дни, и не только из-за того, что сомнительные события лучше истолковывать с хорошей стороны, нежели с дурной, но ведь действительно — как еще лучше истолковать случившееся, что еще может быть знамением более ясным, если вообще это что-то может знаменовать, чем то уничтожение богохульной расы, равно облагородившее и день и место и само его посвящение в короли, и то, что в самом начале его царствования враги христиан стали умаляться и погибать вокруг него? Поэтому, не должно ли это повлиять на оценку любым человеком произошедшего пожара части города и неразумной ярости бесчинствующих людей, и не должно ли подвести его к доброму и благочестивому истолкованию получившегося в итоге замечательного результата? Поскольку, хотя события такого рода могут препятствовать установленному свыше порядку вещей, все же, не может ли Всемогущий часто выражать Свою волю (которая есть самая благая) через волю и действия (которые есть самые злобные) людей, даже самых дурных?

Конечно, новый король, который имел характер высокомерный и жестокий, исполнился негодованием и горечью, по поводу того, что почти в его присутствии, посреди торжеств коронации и в начале его царствования произошли такие события. Он был раздражен и обеспокоен по поводу того, что ему следует сделать при таких обстоятельствах. Спустить столь великое и беспримерное оскорбление своего королевского достоинства и оставить это безнаказанным королю казалось действием недостойным и вредным для королевства, поскольку такое попустительство в столь большом злодеянии поощрило бы дерзость дурных людей попытаться и в будущем, в надежде на безнаказанность, совершить какие-нибудь подобные насильственные действия.

Но, кроме того, было совершенно невозможно провести в жизнь суровость королевского приговора над таким неисчислимым множеством виновных. Так как, ради ненависти к евреям и в надежде на грабеж в упомянутом мною деле, пока нобли пировали с королем, объединились почти все их слуги, приехавшие со своими господами на торжества коронации, и число их было столь огромно, что для них казалось малым даже вполне приличное пространство королевского дворца. Поэтому, стало необходимым потворствовать тому, что нельзя было наказать, и несомненно, это Богом было устроено так, чтобы тот, кто являлся исполнителем Божественного мщения над этими предателями и богохульниками, не стал бы, по этому поводу, предметом суда человеческого. Поэтому, именно замыслом свыше, эти богохульники, которые во времена предыдущего суверена сверх всякой меры упрямились и упорствовали в своей неправоте по отношению к христианам, должны были быть приведены к смирению в самом начале правления его приемника. Однако, тот Бенедикт, который, как я говорил, получил христианское крещение под принуждением, все же не поверил своим сердцем в то, что сделал это правильно, Произнося исповедание веры, его губы лишь попусту сотрясали воздух, и будучи на следующий день доставлен к королю и допрошен им, является ли он действительно христианином, ответил, что в своем сердце он всегда был евреем, и что он хотел бы таковым и умереть, ибо, возможно теперь, он не сможет больше жить, находясь уже вблизи от смерти из-за тех побоев, что получил накануне. Поэтому, удалившись с глаз суверена, этот христианский отступник вернулся в еврейство, и став вдвойне дитем ада, чем был до сих пор, умер спустя несколько дней, став, таким образом, христианином только для того, чтобы умереть отступником. Однако, после еврейского погрома, король установил своей прокламацией мир, но как будет рассказано в надлежащем месте, они не долго наслаждались его плодами, поскольку высший суд требовал, чтобы эта богохульная раса была бы наказана еще более строго.

Глава 2

О назначениях на вакантные церкви после коронации Ричарда.

Среди первых предметов, на которые обратил внимание новый король, было то, чтобы многие вакантные церкви в Англии, как это и полагается по их предназначению, имели ли бы у себя достойных епископов. Поэтому, королевский казначей Ричард Илийский (Richard of Ely) принял престол Лондона, Жоффруа де Люси (Godfrey de Lucy) — кафедру Винчестера, королевский канцлер Уилльям Лонгшамп (Longchamp)