узнать тебя, и все остальные тут же превратятся в свору собак. Спустишься в канализацию прямо здесь, на заднем дворе кинотеатра, выйдешь наверх примерно через два километра и я расскажу тебе, как добраться до улицы Марка Твена самыми незаметными и безлюдными улицами. Не уверен, что смогу точно довести тебя до его дома, но постараюсь сделать это как можно ближе, а там тебе уже самому придется проявить необходимый уровень осторожности.

– Сколько лет этой карте? – недоверчиво спросил я.

– Лет двадцать.

Я покачал головой.

– Не выйдет. Слишком много.

– Я давал тебе повод усомниться в моих знаниях географии? – спросил он и посмотрел на меня сначала задумчиво, а затем весь вспыхнул и влепил мне несильную пощечину, отчего я в большей степени опешил, чем разозлился. – Да опомнись ты, наконец! – воскликнул он. – Ты что не понимаешь, что твое геройство может закончиться через пять минут после твоего появления в городе?! Тебя все ненавидят, за твою голову назначена награда, твое лицо на каждом столбе, и у тебя, мать твою, полторы ноги вместо двух! Через пять минут – и это самое большее – ты будешь или разорван толпой, или загнан в очередную ловушку до прибытия агента Дно! Или ты не понимаешь всего этого, осел ты самонадеянный?!

Я, конечно же, все это прекрасно понимал. Да, Мученик был прав, и его выговор спустил меня с небес на землю. Я встряхнул головой и провел руками по лицу.

– Хорошо, рассказывай.

Мученик начал показывать мне план подземных туннелей, по которым мне стоило пройти первую часть пути, и при этом переносил этот маршрут карандашом на альбомный лист. Что самое удивительное, так это то, как рядом с каждой прямой чертой, означавшей очередной участок моего пути, он подписывал точное – не округленное, – количество шагов, которые мне стоило сделать. Выглядел при этом очень серьезным, что вызывало доверие, и через каждое произнесенное предложение, уточнял, все ли мне понятно. Мне было не до шуток самому, и я старался максимально вникнуть в его напутствия, к счастью не слишком мудреные.

– И последнее: держись подальше от улицы Тома Сойера. Это мог бы быть самый короткий путь, но это и самая коварная химера.

– Но что, если этот план провалится? – спросил я.

– Не должен, – ответил он. – Пройти под землей не составит труда, но вот на поверхности ты будешь в смертельной опасности ежесекундно.

– У меня нет выбора.

– И помощников тоже больше не будет. Это твоя партия, и твое испытание. И это испытание чужой жизнью. Твоя главная жертва. Скоро все должно решиться. Может, и найдешь свое желанное счастье.

Я только усмехнулся, не зная, что ответить. Мученик накинул мне на плечи свой плащ и нахлобучил на голову капюшон, так что я мог смотреть только себе под ноги. Затем достал из шкафа монтировку и фонарь. Фонарь, как и посох, протянул мне.

– Пойдем, – сказал он.

Мы вышли из его комнаты и оказались в темном, неосвещенном коридоре. Старик крепко схватил меня за локоть и вскоре вывел к небольшой лестнице, поднявшись по которой мы оказались во внутреннем дворе кинотеатра, замкнутом с трех других сторон двухметровым бетонным ограждением. Моросил дождь, и небо оставалось серым и тяжелым; на секунду мне даже показалось, что оно на меня физически давит, хотя, конечно, ощущение это было порождено больной ногой, не позволявшей мне свободно передвигаться, хотя с посохом было гораздо легче. Мученик внимательно осмотрелся по сторонам, после чего быстро двинулся к середине асфальтированной площадки. Я заковылял за ним, и когда догнал, он уже поддел монтировкой крышку люка и сдвинул ее в сторону.

– Не прощаемся, – сказал он.

Я бросил посох в колодец.

– Спасибо, – наконец поблагодарил я. – Спасибо за все, чем бы ни было продиктовано твое участие.

– Поспеши, – сказал он, и я скользнул в отверстие. – Как тебя зовут?

– Это уже не важно.

– Как знаешь.

Крышка тут же захлопнулась, и я оказался в темноте. В нос тут же ударил запах гнилой сырости, и по телу прошел озноб, чем-то похожий на тот, что я чувствовал первые три дня своей новой жизни. Лестница оказалась короткой, и буквально через пятнадцать перекладин, я ступил на скользкий бетонный пол. Прислушался, но ничего, кроме журчания воды в трубах, которые тянулись вдоль туннеля, не услышал. Зажег фонарь и достал из кармана плаща лист, который нарисовал мне Мученик. Итак, сначала мне стоило пройти сто двенадцать шагов прямо, свернуть налево и пройти следующим туннелем тысячу триста четыре шага. Запомнив эту информацию, я спрятал листок, поднял посох и двинулся вперед.

Было немного жутковато. Ранее никогда, даже в детстве, я не лазил по колодцам и канализационным туннелям. Хоть я и понимал, что вряд ли встречу здесь кого-нибудь кроме крыс, две из которых уже успели вежливо уступить мне дорогу, тем не менее, вспоминались разные городские легенды или отсылки к фильмам ужасов, где в канализационных системах встречались различные мутанты или гигантские крокодилы. Гораздо более реальной была возможность встретить здесь шайку наркоманов или бездомных, но эти варианты почему-то меня совсем не тревожили, даже несмотря на мою нынешнюю физическую ограниченность.

Первый отрезок, Мученик, как и полагалось, и в чем я не сомневался, предсказал безошибочно. Я свернул налево. Этот туннель был цилиндрической формы, но пока без открытого стока, который ждал меня впереди, на третьем этапе маршрута. В целом, на данный момент, я был даже немного удивлен тем порядком и чистотой, которая хранилась в этих туннелях. Не считая повреждений стен и труб от постоянной сырости, стены и пол имели даже более презентабельный вид, чем многие здания наверху, ежедневно страдавшие от шаловливых ручонок вандалов и глупых подростков. Крысиные лапки, в этом отношении, были куда более бережливыми.

Каролина. Девушка, которой я почему-то очень сильно не понравился. Она словно почувствовала во мне угрозу, как будто предчувствовала, что благодаря мне будет втянута в большие неприятности. И именно ей стоило сыграть ключевую роль в моей жизни, поставить во всем этом абсурде точку, или восклицательный знак. А может знак вопросительный? Сейчас мне даже казалось, что эту связь я почувствовал уже после первого сна с ее участием, и окончательно она укрепилась после того, как я увидел ее фото в утренних новостях. Хотя, возможно, мне просто хотелось так думать. Но это вряд ли. Что-то особенное было в слове «жертва». Важным было и то, что играть в рыцаря перед Каролиной не имело никакого смысла, и эта мысль здорово меня приободряла. Осознавать в себе человечность без видимой выгоды – уже достаточная награда.

Также я