Давно замечено, что во время спорадических пульсаций Узла в энергоблоках ЛАЭС, ничуть не пострадавших ни при Катастрофе, ни впоследствии, начинают происходить необъяснимые процессы. В эти часы станция словно оживает и напоминает исполинский трансформатор, в который плеснули ведро воды. Корпуса, сравнимые по габаритам с ангарами для аэробусов, озаряются изнутри всполохами сотен молний. Не меньше их буйствует и снаружи. Высоковольтные опоры, эстакады и прочие железные сооружения гудят, дребезжат и раскачиваются; повсюду, будто многотысячные стаи светляков, мельтешат искры, а треск от электроразрядов стоит такой, что его слышно аж на противоположном краю локации.

И тем не менее каждый подобный катаклизм заканчивается для ЛАЭС без тяжких последствий. Реакторы, которые, по идее, должны были перегреться и взорваться еще шесть лет назад, продолжают жить своей нынешней непонятной жизнью, как, очевидно, и обслуживающие их системы, без которых они попросту не функционировали бы. Чудеса да и только! Даже по здешним, довольно-таки завышенным в этом плане понятиям.

Если бы не сотрясающие станцию аномальные припадки, ее уже давно оккупировали бы военные или Орден. Но сегодня этот объект считается стратегическим разве что для тех загадочных сил, которые учиняли в нем вышеописанное бесчинство. Они же, как можно было догадаться, и поддерживали энергоблоки в работоспособном состоянии.

Изредка – обычно сразу после пульсаций – сюда наведывались для замера радиационного фона вояки и ученые. Близко к ЛАЭС они подходить не рисковали – ее округа всегда кишела биомехами, – оперативно делали свою работу и убирались восвояси.

Узловики забредали сюда лишь при крайней необходимости. Как, например, сегодня – для того, чтобы проводить на исполнение рыцарского долга брата Георгия, чье великое грехопадение вопияло о безотлагательном искуплении.

Четырьмя километрами севернее станции находился длинный пирс, куда я, как вы помните, хотел удрать вчера от захватившего меня врасплох Ипата. То место тоже вполне подходило для выманивания технокракена, к тому же оттуда до резиденции приора Глеба было практически подать рукой. И тем не менее всякий раз при проведении этого ритуала он предпочитал совершать опасный рейд на юг, рискуя нарваться по пути на биомехов или застать станцию в ее активной, «припадочной» ипостаси. Почему?

Тут тоже не было никакого секрета. Риск, которому в этих походах подвергал себя и братьев Глеб, был не чета той угрозе, какая нависала над ними, когда чудовище откликалось на зов и подплывало к берегу. Ни одному, даже самому могучему мнемотехнику не удавалось подчинить себе Императора гидроботов, а если таковые удальцы когда и выискивались, история о них умалчивала. По этой причине узловикам приходилось держаться подальше от вызванного из глубин технокракена и поближе – к укрытиям, способным в случае чего обезопасить людей от его щупалец. На открытом всем ветрам северном пирсе защитить себя было нельзя. Вот рыцари и плелись на станцию, где таковая проблема перед ними не стояла.

Подводящие и сбросные каналы, по которым в систему охлаждения реакторов поступала и сливалась обратно морская вода, были закованы в бетон. Края канальных ограждений уходили в море наподобие пирсов, а на берегу, почти у самой его кромки, имелось множество строений. Оттуда можно было следить за появлением Императора, не показываясь ему на глаза. И блокировать отступнику дорогу, если тот вдруг запаникует и рванет на попятную.

Впрочем, перед тем, как отпустить кандидата в первопроходцы навстречу судьбе, ему предельно доходчиво разъясняли: альтернатива путешествию под воду с технокракеном станет значительно болезненнее и растянется на несколько суток. В то время как искупительная миссия может завершиться в считаные секунды. И пусть тогда ее, увы, нельзя будет назвать успешной, но в любом случае попытка – не пытка. Зато отказ от попытки – это уже совсем плачевное дело…

Дабы не попасться на глаза узловикам и прочим нежелательным свидетелям, мы с Маргой рванули к ЛАЭС ночью. Алмазный паразит продолжал неустанно выхаживать мою сломанную лодыжку, словно стараясь доказать мне, что идея расстаться с таким незаменимым помощником, как он, была откровенно глупой. И потому на момент нашего вылета я уже смог не только встать на обе ноги, но и неуклюже ковылять, ни за что не держась и ни на что не опираясь.

Но идти при таком помощнике, которого я себе вчера отыскал, никуда не пришлось. Поразмыслив с ним на пару, как решить проблему отсутствия пилотского кресла, мы не придумали ничего практичнее все тех же драконьих лап. Сплетя передние конечности вместе, «шестнадцатый» соорудил для меня вполне пригодное сиденье, в котором даже имелась спинка. Учитывая, что в границах Барьера полеты на большие расстояния были невозможны в принципе, я мог довольствоваться и такими незамысловатыми удобствами. Главное – пореже задумываться над тем, что мою задницу поддерживают когти биомеха, которые способны в любой миг шутя порвать ее на части, – и я обрету необходимый комфорт и душевное равновесие.

Второй раз мне пришлось совершать воздушную прогулку под брюхом «Пустельги», словно какой-нибудь подвешенной к оружейной консоли бомбе или ракете. Непривычно было очутиться в роли пассажира, неспособного – ну, или почти неспособного – управлять вертолетом, на котором я когда-то успел налетать немало часов. И все-таки снова почувствовать себя частью сокрушительной боевой машины было чертовски приятно. Даже если нынешние хозяева Марги сотрут у нее в мозгу охраняющую меня директиву, я не стану сожалеть перед смертью о том, что связался с биомехом. Честное слово, за те изрядно подзабытые, ностальгические ощущения полета, которые подарил мне дракон, было не жаль пожертвовать и жизнью.

Совершив посадку на плоскую крышу одного из гигантских корпусов станции, мы огляделись. Над Сосновым Бором занимался рассвет, а значит, приор Глеб и его команда либо уже выступили в путь, либо вот-вот это сделают. Или, возможно, отложат экспедицию до завтра или послезавтра, и мне придется томиться здесь в ожидании, пока они не объявятся.

Однако делать нечего. Напасть на хорошо укрепленный штаб Ордена у нас элементарно не хватит сил. Отбить Жорика у его конвоиров по дороге тоже не получится. Какой тропой они пойдут, мне неведомо. Начни мы барражировать над берегом, узловики засекут нас раньше, чем мы их, и фактор внезапности будет утерян. А затешись среди них Ипат – что вероятнее всего и случится, если он вчера выжил, – наш коварный замысел и вовсе окажется под угрозой срыва.

Нет, наш удар должен быть нанесен тогда, когда его никто не ждет. В самый драматичный момент, который наступит лишь после появления технокракена. Это будут идеальные условия для спасения Жорика. Он явно не побежит вприпрыжку на встречу с монстром – напротив, начнет всячески ее оттягивать. Тут-то мы отступника и схватим. Стрелять в нас узловики не будут, поскольку побоятся попасть в Императора. А мы, изловив компаньона, повернем затем не в сторону берега, а обогнем пирс и на бреющем полете помчимся над морем так, чтобы всплывший гигант продолжал маячить между нами и противниками. И когда он снова погрузится в воду, позволив бойцам приора Глеба выйти из укрытий, нас уже и след простынет. Повезет, так мы и вовсе провернем нашу авантюру за считаные секунды и без единого выстрела. Вот почему никак нельзя допустить, чтобы я и «Пустельга» попались на глаза рыцарям раньше времени.