хотя она стоит тут на виду. Принц Мажози, ее муж. Сестра Короля оглядывает его со вздохом – колючка, которую она позабыла вытащить.

– Великая блудница Севера? Мог бы придумать что-нибудь поинтересней, – говорит она.

– Мерзостная помойка Фасиси.

– Я эти образы буду собирать. Чего тебе надо?

– Я лишь затем, чтобы сообщить тебе новость. Понимаю, у тебя здесь никого, кто бы мог ее передать. Кроме разве нее.

– Кроме Соголон? Поверь, мой муженек, если она кому-то что-то и передает, то не мне.

– Я теперь не твой и не муженек. Наш брак расторгнут. Как я уже сказал, я думал сообщить тебе эту новость, раз уж больше некому.

– Нет, ты думал сообщить мне ее потому, что она доставляет тебе удовольствие. Мстить – это твое. Так ты выглядишь не таким увальнем.

– А ты бы хотела, чтобы я воспитывал ублюдка?

– Воспитывал, ты? О нет, муженек.

– Я тебе не муженек!

– Да уж куда тебе. Ты просто болван и рогоносец.

– А ты всего лишь шлюха.

– Уж лучше бы я ею была! Тогда б я хотя бы знала, зачем терплю на себе такого слизняка, как ты, ту жалкую минутку, что ты там пыхтишь. Будь я шлюхой, я бы знала, что моя дырка – просто еще одно место, которое тебе не получить за бесплатно. Уж лучше б я и вправду была ею! Но вместо этого я была дурой, пытавшейся спасти мое королевство.

– Ну и как оно, это самое королевство? Спасено?

Сестра Короля скорбно молчит. Соголон читает принца по лицу. Он весь из ярости и презрения, в нем их столько, что мешки под глазами набрякли, а лицо вконец обрюзгло. Всё это снедает его изнутри. А еще он хочет ее ударить, это видно по его сжатым кулакам.

– Ну так что, спасено? А, жена?

Оконное стекло чуть дребезжит под крепчающим снаружи ветерком. Кронпринц поворачивается уходить.

– Расторгнут на каком основании? – спрашивает вслед Сестра Короля, но он не останавливается. – Отмена брака – твоя затея или Короля?

На это Мажози оборачивается:

– Язви богов, да какое это имеет значение! Мы более не супруги, и этого достаточно. Все кончено!

– Для тебя, надеюсь, да – если ты такой дурень, что не провел официальную процедуру развода. За нее, мой принц, тебе полагалась бы любая провинция к западу от Луала-Луалы, а также мера золота, равная по весу всей твоей семье. Ну а просто упразднить брак значит сказать, что его никогда и не существовало, и ты, дуралей, не получишь ничего – с чем тебя и поздравляю! В самом деле, принц, ты просто глупец в чистом, незамутненном виде. Эталон тупицы, созданный идиотом, придурковатое ничтожество. Твоя глупость настолько непроходима…

Принц Мажози с натужным ревом бросается к ней. Сестра Короля встречает его бестрепетно, зная, что от этого никуда не деться. И тут принца сбивает с ног порыв шквалистого ветра. Неуловимо проносясь вблизи от Эмини, он подбрасывает Мажози в воздух как пушинку и буквально выбрасывает наружу вместе с брызгами стекла. Соголон от неожиданности вскрикивает. Комната находится в нижнем этаже, так что падать невысоко. С минуту обе женщины тревожно наблюдают, как он там лежит неподвижно, но вот Мажози дергается, возится, вскакивает и со слезливым криком припускает бежать; руки окровавлены, по всей видимости, оконными стеклами. Бежит он, петляя как пьяный, на неверных ногах, и по пути еще дважды падает.

– Не самое время для ведьм, – тихо замечает Сестра Короля.

– Я не ведьма, – говорит Соголон.

– Но в тебе определенно что-то есть. Может, тебе бы стоило примкнуть к сангоминам.

– Ни за что. Уж лучше обратно в Миту.

– А что там в Миту?

– Погибель.

Принц Мажози уже скрылся из виду. Окно заделывать явно никто не будет. Ни одна из них не произносит этого вслух, но обе понимают.

– А ведь воителя Олу до сих пор нет, – сообщает Соголон.

– Кого?

– Воителя Олу.

– Кого-кого?

– Ладно, не важно.

Десять

Гляньте на девушку среди всей этой кутерьмы событий. За ней никто не наблюдает, и она не смотрит ни за кем. Внешне это вполне похоже на свободу, пока до Соголон не доходит, что все свободнорожденные здесь находятся во власти Короля. Пускай за ней никто не наблюдает, но все наблюдают за домом Сестры Короля, куда больше никто не заглядывает. Всякий позор, постигший Эмини, теперь распространяется и на нее: из знакомых придворных с ней никто не здоровается, а при ее появлении все разговоры тотчас снижаются до шепота. Перестает приходить та молодая служанка, и ее сменяет новая. Улыбка у нее беспричинно широка – в самом деле, кому и чему здесь радоваться? Вначале возникало ощущение, что это насмешка; особенно в том, как служанка продолжает называть Эмини «высочеством». Правда, эта женщина не очень хорошо видит – не дальше, чем на три вытянутые руки, – а ночью и вовсе слепа. Тем не менее она готовит, прибирает и подает с такой приятностью, что невольно задаешься вопросом, а не глухая ли она вдобавок? Как она могла не слышать об этой юдоли падшей женщины? Кто она, эта женщина, у которой в сердце ничего, кроме доброты? На ее примере тянет даже поверить, что в свете всё еще не выродилось добро – пока не вспоминаются чары Аеси. Это определенно они; служанка повсюду их так и источает.

Соголон говорит об этом Сестре Короля, но Эмини не помнит даже воителя Олу. Забвение расползается по этому чертогу словно болезнь, и известно, кто ему причиной. Причем он знает, что знает она, а она знает, что ему известно о ее осведомленности. Любое дальнейшее знание было бы своего рода безумием, поэтому Соголон гонит всё из головы. Это не забывчивость; забывчивость подразумевает наличие в памяти чего-то, что следует вспомнить, как у Олу, который вслед за Йелезой исчез куда-то в обитель никогда не бывавших. Впрочем, есть различие между незрячестью с рождения и постигшей человека слепотой. Между тем Соголон наблюдает и размышляет. Эмини по большей части сидит у себя в комнате, появляясь иногда наружу, чтобы с зубчатых стен понаблюдать за полетами ястребов. Весь двор ожидает решения Кваша Моки, но это уже длится так долго, что напряжение постепенно спадает; может, кара и состоит в заточении принцессы среди стен спальни. А тем временем Соголон украдкой делает приготовления: запасы сушеной пищи, заботливо заточенный ножик; бурдючок с прорезанными отверстиями, чтобы надевать его на голову и видеть, не будучи узнанной, а еще фигурку-фетиш, которую она находит в комнате старой поварихи. В