— Скажем так: я немножко блефовал, — невозмутимо буркнул Борис. — В бизнесе такое сплошь и рядом. Митрополиту имело смысл подумать, с кем он садится играть.

— Ты уверен, что Феофан не принимал участия в деятельности Курии?

— Убежден абсолютно, Фифа был слишком хитер для этого. Он рассматривал Союз исключительно как средство, но с подозрением относился к проповедникам.

«Видел в них конкурентов. И правильно делал… Но кого Глеб будет проталкивать сейчас? Решительность, с которой он избавился от предателя, показывает, что запасной вариант есть и Глеб уверен в этом варианте на сто процентов».

— Ты не знаешь, у Феофана есть списки членов Курии, которых он посвятил в сан?

— Есть, — уверенно ответил Борис. — Точно есть, но где они…

— Я найду, — махнул рукой Кортес. — Не та проблема.

Интересующая его часть беседы закончилась, Осиновский выложил все, что знает, и пора бы попрощаться с миллионером.

— Мне было весьма любопытно побеседовать с тобой… э-э… не помню, как ты представился. — Было видно, что Борис пришел в себя и решил не упускать возможность прощупать любопытного незнакомца. — Такая уверенность делает честь.

— Глеб не простая фигура, но и не самая сложная, — уклончиво ответил наемник. — И скоро, как я говорил, он перестанет будоражить общество.

— Меня всегда привлекали новые знакомства, — улыбнулся Осиновский. — Тем более, когда, как я понимаю, речь идет о целой группе, способной противостоять весьма серьезному человеку. Мы можем встретиться еще раз? Ближайший месяц я планирую провести за границей… Как насчет небольшого круиза по Карибам? У меня есть яхта, идеально подходящая для отдыха… и деловых переговоров.

— Не уверен, — вздохнул Кортес. — Как раз недавно я уже посещал один остров…

— Понимаю, необходимо посоветоваться. — Борис брезгливо, двумя пальцами взял со стола бутылку и швырнул ее в урну. — Но поверь, я очень хорошо умею работать в команде.

Наемник честно попытался представить себе Осиновского в одном джипе с Артемом, но не смог. Впрочем, на лице Кортеса эти мысли не отразились.

— А в качестве дополнительной любезности я могу рассказать кое-что, о чем ты не спрашивал. — Миллионеру действительно ОЧЕНЬ хотелось примкнуть к новой команде. — Мне удалось найти мать Глеба.

Последним упоминаниям об этой женщине насчитывался не один десяток лет. Кортес насторожился.

— Найти?

— Правильнее было бы сказать: я узнал о ней. Я не знаю, где она сейчас, но тридцать лет назад ее лечил доктор Талдомский. Психиатр. Теперь у него своя клиника. — Борис улыбнулся. — Я тебя заинтересовал?

— Очень, — не стал скрывать наемник.

— Все знают, что я не ангел, — продолжил Осиновский. — Это так. Мне нравится, когда люди делают то, что я приказываю, но то, что делает Глеб, претит мне. Они верят, понимаете? ВЕРЯТ! Они готовы умереть за него. Та несчастная, что подожгла себя в офисе, сделала это не потому, что ей заплатили или запугали. Она поступила так потому, что в этом был смысл жизни. Ее жизни. Я видел глаза этой девочки и знаю, что говорю. Глеб приказал. Ему нужно было запугать меня, и человек безропотно обливает себя бензином. Мне кажется, это неправильно.

— Мне тоже, — согласился Кортес.

— Стало быть, мы найдем общий язык.

На столе Осиновского тихонько звякнул интерком. Борис нажал на кнопку.

— Да?

— Самолет готов, Борис Иосифович.

— Хорошо, я выезжаю через десять минут. Осиновский поднял глаза и вздрогнул: в кабинете никого не было.

* * *

Частный жилой дом.

Подмосковье, Николина Гора,

20 сентября, суббота, 18:40.

Разумеется, митрополит примчался сюда. В свой штаб. В свою крепость. В добротный комфортабельный дом, окруженный многочисленными охранниками. Только здесь он мог чувствовать себя в безопасности и попытаться понять, что делать дальше.

Что делать дальше?

Волна бешенства осталась позади, и еще в лимузине, по дороге домой, Феофан попытался оценить последствия сокрушительного удара Глеба. Он сделал несколько телефонных звонков, но те, кто еще вчера клялся ему в вечной дружбе, оказались заняты на «срочных совещаниях», или «убыли в неожиданные командировки», или просто бросали трубки, едва поняв, кто с ними говорит. Катастрофа? Партнеры отвернулись или отошли на безопасное расстояние, наблюдая, выплывет ли он. В канцелярии Синода ограничились невнятным бормотанием, вассальные иерархи выразили осторожную надежду, что митрополит устоит, но уверенности в их голосах Феофан не чувствовал. Сумеет ли он спастись от тюрьмы или нет, но о положении в церкви, видимо, придется забыть. Тем более о патриаршей власти. Вряд ли политическая и деловая элита страны позволит человеку с такой репутацией возглавить РПЦ.

И уже дома, запершись в кабинете, Феофан понял, что ему придется уйти. Тюрьма, скорее всего, ему не грозит: такой скандал никому не нужен, верхушка, конечно, будет недовольна произошедшим, но, потянув время и выпустив пар, предложит отойти от дел. Отправиться в тихий домик в уютной Швейцарии, в котором можно мирно провести остаток жизни. Денег хватит с избытком, но что делать с честолюбием?

Феофан снял трубку и позвонил Осиновскому.

— Боря?

— Сразу отвечу на твой вопрос, — отозвался миллионер. — Я еду в аэропорт и через три часа буду в Лондоне.

— Это велел он?

— Да.

Феофан помолчал, переваривая еще один пример железной власти Глеба.

— Когда вернешься?

— Месяца через три.

— Я хочу ему отомстить, — твердо произнес митрополит.

— Ты уже никто, — холодно напомнил Осиновский. — Все твои слова будут рассматривать через призму пяти лет с конфискацией за контрабанду и подкуп должностных лиц. Причем пятерка — в самом лучшем случае.

— Я отомщу. Я расскажу, что представляет из себя Глеб. Со мной все кончено, но ему этот скандал аукнется. Есть много людей, которых заинтересует Сухоруков.

— Не сомневаюсь, — согласился Осиновский. — Мне, например, будет любопытно.

— И все?

— А что ты хотел?

— Вместе мы сможем намного больше.

— Фифа, — устало проговорил Борис. — У меня шестеро детей и много денег. Заводы и фабрики можно купить, а жизнь одна. И она мне нравится. Я доступно выразился?

— Вполне.

— И тебе советую не рыпаться. Глеб говорил, что незлопамятен. Если ты примешь наказание, он забудет о тебе. Отступись.