Упомянутый в шифровке генерал-майор Константин Иванович Глобачев был начальником Петроградского охранного отделения. В эмиграции жил в Германии. Драгомиров пригласил его в Париж работать по специальности: проверять сомнительные дела.

В данном случае Шатилов поддержал Скоблина потому, что и сам стал жертвой слухов. Он ходил к Миллеру объясняться и оправдываться и заодно говорил о клеветнической кампании против Скоблина. Но Миллер и так однозначно занял сторону старых друзей и Плевицкую со Скоблиным в обиду не давал.

Пока в русской эмиграции происходило бурное выяснение отношений, Скоблин чуть было не отправился на тот свет. В парижской резидентуре советской разведки о тяжелой болезни Скоблина узнали случайно, потому что уговорились месяц не встречаться. Разведчик, который непосредственно работал с генералом, помчался в больницу. Когда он приехал, Скоблин чувствовал себя уже вполне прилично.

«а) С 13-м чуть было не приключилось большое несчастье. Последние месяцы он лечится от малокровия, впрыснули ему какую-то сыворотку, и после 18-го укола он серьезно заболел. Дней семь тому назад он чуть не отдал богу душу, его оперировали. Заявили врачи, что опоздай они на час, у пациента было бы общее заражение крови. Я узнал о его состоянии случайно. Условились мы с ним месяц не встречаться, и не позвони я ему, так и не узнал бы, что с ним приключилось.

Я его видел. Состояние теперь хорошее. Он поправляется. Лежит и лежа печатал для нас копию доклада Шатилова — „положение на Дальнем Востоке на фоне местной обстановки“. Но больше полутора страниц печатать не мог. Еще полторы странички я перепечатал на его машинке, а потом решил снимать на фото, так как на печатание ушло бы слишком много времени.

Использовать для печати этот доклад нельзя. Ни в коем случае. Это не только, как мы выражаемся, будет угрожать провалом, погубит его окончательно.

б) Заодно я печатал с его слов ряд сообщений — ответы на поставленные вами в последних письмах вопросы.

в) К 13-му относятся прекрасно. 23-го у него побывали: Шатилов, Фок, Туркул. Миллер каждый день звонит, пару раз по телефону справился насчет состояния больного».

Но история с полковником Борисом Федосеенко не закончилась. После двух с половиной лет молчания он написал обширный рапорт, в котором изложил всю историю с вербовкой. 30 машинописных страниц попали генералу от кавалерии Эрдели, новому начальнику 1-го отдела РОВСа.

Иван Егорович Эрдели окончил Академию Генштаба. В 1917-м командовал армией на Юго-Западном фронте. Участвовал в Корниловском мятеже, воевал в Добровольческой армии.

Генерал Лукомский вспоминал: «Иван Егорович был прекрасным товарищем, хорошим офицером Генерального штаба, но очень легкомысленным по части женского пола. Во время войны он командовал, кажется, 14-й кавалерийской дивизией, а затем принял пехотную дивизию и в 1917 году дошел до командования армией. Действовал храбро, но в боях его сопровождала неудача. Он подтвердил старую истину об „удачниках“ и „неудачниках“. Так вот он на поле брани был неудачником, хотя и действовал хорошо. Эта неудачливость его преследовала и в период борьбы с большевиками на Юге России».

В эмиграции Эрдели работал таксистом, играл на пианино в кинематографе во время демонстрации фильмов. В 1934 году Миллер поставил бывшего сослуживца во главе 1-го отдела РОВСа. Эрдели ухватился за рапорт Федосеенко. История со Скоблиным давала возможность отличиться. Эрдели пригласил к себе Федосеенко. После беседы с ним назначил негласное расследование. Но генерал Миллер воспротивился расследованию:

— Скоблин выше всяких подозрений.

Евгений Карлович хранил верность друзьям.

«Скоблин постарался превратить свои и Плевицкой отношения с генералом Миллером и его семьей в близкие и дружественные, — говорили в среде эмиграции, — оказывая старику-генералу всяческие знаки внимания и почтения, бывая в семье Миллеров и часто приглашая их к себе на виллу под Парижем. Генерал Миллер явно не оставался равнодушным к проявлениям такой „преданности“».

Евгений Карлович не очень хорошо себя чувствовал. Очень уставал от интриг внутри эмиграции. Инстинктивно избегал неприятностей. В мае 1934 года пригласил к себе адмирала Кедрова, сказал, что чувствует себя крайне переутомленным, не спит и осмотревший его профессор Алексинский категорически рекомендовал полный покой. Миллер хотел серьезно полечиться и временно передать свои обязанности генералу Абрамову. Но Федор Федорович Абрамов предпочитал оставаться в Болгарии. Так что Миллер остался на своем посту.

А скандал с Федосеенко только разгорался. Копию своего доклада генералу Эрдели он показал нескольким людям, в том числе одному из сотрудников Завадского-Краснопольского. А тот отнес в редакцию «Возрождения».

Николай Николаевич Алексеев, заместитель главного редактора газеты «Возрождение», выступавший под псевдонимом «Али-Баба», не мог упустить сенсационный материал и написал статью.

Обширной агентурной сетью советской политической разведки среди русской военной эмиграции в центральном аппарате разведки руководил Сергей Михайлович Шпигельглас. В судьбе Плевицкой и Скоблина он сыграл особую роль.

Шпигельглас родился в Варшаве в 1897 году, окончил реальное училище, поступил на юридический факультет Московского университета. Прямо со студенческой скамьи его призвали в царскую армию, он был прапорщиком в запасном полку. После революции служил в Московском военном комиссариате.

В 1918 году Сергея Шпигельгласа взяли в особый отдел (военная контрразведка) ВЧК. Работал в контрразведывательном и оперативном отделах, потом попал в Иностранный отдел, поскольку свободно говорил по-немецки, по-французски и по-польски. Жена одного из разведчиков описывала его так: «Шпигельглас — толстый, светловолосый маленький человек с выпуклыми глазами».

Он был умелым и изобретательным разведчиком. Бумаги, подписанные Шпигельгласом, выдают в нем смелого и решительного оперативника и очень отличаются от сухих и лишенных налета интеллекта донесений его коллег по разведке. В середине 1930-х годов он подолгу нелегально жил в Западной Европе, в том числе и в Париже, чтобы непосредственно руководить наиболее важной агентурой. Сергей Михайлович ценил Плевицкую и Скоблина, сам ими занимался.

Шпигельглас выбрал себе оперативный псевдоним, который сегодня кажется, мягко говоря, странным — «Дуче». Так именовали вождя итальянских фашистов Бенито Муссолини. Но в начале 1930-х слово «дуче» не звучало так одиозно. Советский Союз поддерживал с фашистской Италией полноценные отношения.

Когда разгорелись страсти из-за разоблачений полковника Федосеенко, Шпигельглас находился в Париже. Ему и пришлось гасить скандал вокруг Скоблина и Плевицкой. Он требовал выяснить, по чьей вине лучшие агенты оказались под угрозой разоблачения, и наказать виновных.

Его возмущенные послания поступали в 7-й (иностранный) отдел Главного управления госбезопасности НКВД, где на их основе составили справку: