– У тебя ведь есть нож, – прошептал Джи-Сун, когда они спустились на проспект, по которому носились моту и велосипеды.

– Два ножа, – уточнил Денни Маккензи. Когда эскалаторы опустили их в пасть Главного вокзала Меридиана, пришло еще одно сообщение: «Платформа для частных автомотрис. Ты не вернешься домой, как нищий, выклянчивающий кислород. От джакару, который помнит».

Рука администратора потянулась к кнопке вызова охраны, но заграждение открылось, и Денни провел своих товарищей туда, где на полу лежали толстые ковры, а свет реагировал на настроение.

– Добро пожаловать, мистер Маккензи. Ваша автомотриса стоит у пятого перрона, отправление через тридцать минут. Пожалуйста, наслаждайтесь нашими всеобъемлющими удобствами.

– В душ, друзья! – воскликнул Денни.

– У нас ведь есть душевые, – проворчала Тэди.

– Но здесь вода горячая.

«Десять минут до Хэдли, мистер Маккензи», – говорит автомотриса.

– Идите сюда и посмотрите, – Денни подзывает своих товарищей. – Это одна из главных достопримечательностей Луны.

Автомотриса едет по разрушенным землям в южной части Болота Гниения: борозды разглажены, кратеры срыты до складок на лунной шкуре, реголит переработан не один раз, просеян и перебран до последнего ценного атома.

– Вон там, видите? – Денни указывает на ослепительно яркую звезду, которая медленно восходит над близким лунным горизонтом. – Хэдли. В любой момент мы войдем в зеркальную решетку. Смотрите! – Он встает, раскинув руки, будто на сцене. Звезды вспыхивают по обе стороны от рельсов; автомотриса едет по путям из блестящей расплавленной стали через массив из пяти тысяч зеркал, и все они фокусируют свет на вершине темной пирамиды Хэдли. – Гребаный «Тайян» думает, что управляет Солнцем. Мы это сделали первыми, и мы это делаем лучше.

– Ден.

– Что, Тэд?

– Там есть другие огни.

Он бросается вперед. Над неподвижными солнцами зеркальной решетки падают огни поменьше размером: созвездия красного и зеленого. Искры синего. Яркое белое пламя: секунда, две – и снова синие росчерки. Огни маневровых двигателей.

– Лунные корабли, – шепчет Денни. – Тормозят на спуске.

– Сколько их?

– Они тут все. Повсюду над гребаным Болотом.

– ВТО? Твоя мать – Воронцова, – говорит Джи-Сун. И кончик лезвия нависает над его роговицей.

– Моя мать – Маккензи. Скажи ее имя.

– Аполлинария Воронцова-Мак… – Испуганный визг.

– Как ее зовут?

– Аполлинария Маккензи.

– Спасибо. – Клинок возвращается в ножны. – И если ты снова выскажешься о моей матери неуважительно, я тебе хребет из спины вырежу.

– Денни, ты должен это увидеть. – Тэди пересылает главную новость с ИИ автомотрисы на фамильяр Денни.

– Дариус, маленький ушлепок… – выдыхает тот. – Это Суни.

* * *

Сперва они это чувствуют, а потом – слышат: биение, проникающее сквозь рельсы в корпус автомотрисы. Дрожь. Та-дам. Та-дам. Денни выходит в шлюз, и там слышно, что у звука есть ритм. Двери закрываются, давление выравнивается. Наружная дверь открывается, и услышанное становится увиденным. Платформу, пандусы, лестницы, надземные и подземные переходы, туннели усеивают джакару. Джакару в пов-скафах, деловых костюмах, платьях и спортивной одежде; в ночных рубашках, нарядах от кутюр и низменном стиле гранж; в килтах и ботинках и в коже, выращенной искусственно; заурядные толстовки и леггинсы, шорты и футболки без рукавов, квинтэссенция рабочего стиля Маккензи с ранних дней непрочных лунных обиталищ, вероломных роверов и ненадежных скафандров для работы на поверхности. Все отбивают один и тот же ритм по каменной шкуре Хэдли. Та-дам. Та-дам.

Денни выходит на платформу. Тесная толпа освобождает для него место. Ритм замирает, обрывается на пике. Он обозревает собравшихся.

– Ну что, друзья, скучали по мне?

Каменные коридоры и шахты Хэдли принимают крик и, подобно трубам огромного духового инструмента, превращают его в ревущий гром. Его хлопают по спине, шутливо тыкают кулаками, лохматят волосы, пытаются потрогать; ему орут что-то одобрительное, свистят и желают удачи: «ты славный боган, дружище, славный боган!» и «молодчина!». Или просто вопят что-то бессвязное. Приятели Денни из Меридиана, отстав от вернувшегося домой золотого мальчика, растворяются в шуме голосов. С ходьбы он переходит на бег, и ритм возвращается. Та-дам! Та-дам! Денни Маккензи бежит, широко улыбаясь, между двумя бесконечными рядами ликующих, хлопающих людей. И вот он врывается в центральный атриум Хэдли, пирамиду внутри пирамиды. Там повсюду сплошные лица, которые читают его намерения; толпа расступается. Эскалатор для него недостаточно быстр – он одолевает по пять ступенек зараз и запрыгивает на балюстраду первого этажа.

Хэдли умолкает. Лица обращаются вверх и глядят с более высоких уровней. Денни обозревает их всех.

– Мой отец умер, – кричит он. – Брайс Маккензи хочет забрать «Маккензи Металз». Что мы ему скажем?

– На хрен! – кричит тысяча джакару.

– Дариус Сунь скидывает боевых ботов и уши по всей зеркальной решетке. А ему что мы скажем?

– И его на хрен! – ревет Хэдли.

Денни Маккензи поднимает искалеченную руку, призывая к тишине.

– Как называется это место?

Город грохочет в ответ, называя свое имя. Денни качает головой. Ответ звучит снова, с удвоенной силой.

– Хэдли был моим братом. Первым Клинком «Маккензи Металз». Он должен был стоять здесь. Он умер в Суде Клавия. Он сражался за семью. После него Первым Клинком стал я. Я сражался за семью. Боролся за то, что она защищает. За честь и гордость, друзья. Честь и гордость. Я делал вещи, которые, по мнению некоторых, шли против компании. Да, но они никогда не шли против имени. Против того, что значит быть Маккензи. Вы это тоже знаете. Вы приветствовали меня как героя. Давайте я вам расскажу, кто я такой. Меня зовут Денни Маккензи, я последний и младший сын Дункана Маккензи, его единственный истинный наследник. Я заявляю права на «Маккензи Металз», на этот город и вашу преданность. Вы со мной?

Ответ заглушает вечный грохот плавильных печей, звонким эхом отражается от стальных балок атриума.

– Вы со мной? – повторяет Денни, и Хэдли снова отвечает громче. – Но, друзья, друзья мои… Наши враги там, снаружи. Они сильны, жестоки, превосходят нас числом и заберут все, что нам дорого. Что мы будем делать?

– Пошлем их на хрен!

Денни выдаивает момент досуха: прикладывает ладонь ребром к уху и беззвучно шепчет, обращаясь к толпе: «Что-что?»

– Пошлем их на хрен!!!

Балансируя на балюстраде, Денни Маккензи упивается всеобщим восхищением, широко раскинув руки, упрашивая. «Ну же, продолжайте». Его внимание привлекает фигура, двигающаяся сквозь толпу на балконе. Аполлинария, его мать, в белом – в трауре. Он спрыгивает с перил.