из растленной изощренной Европы приветствуют здоровую энергию «нового мира», в рассматриваемом случае – самопровозглашенного «нового человека».

В этой версии идеального пункта назначения «революционное» заменило собой «первобытное», по-прежнему сохраняя многие атрибуты «старины», того, что некогда воспринималось как «первобытное». «Я увидел будущее, и оно работает», – знаменитая фраза Линкольна Стеффенса, произнесенная после посещения Советского Союза в начале 1930-х[26], возможно, знаменует наивысшую точку в отождествлении коммунизма с модернизацией. Но поскольку советская модель оказалась дискредитирована, а революция стала уделом испытывающих трудности аграрных обществ, в той или иной степени оказавшихся в геополитической осаде, казалось, что путешественник в этот новый мир мог бы сказать: я видел прошлое, и оно движется.

Поездки в эти очень бедные страны воспринимаются как путешествия назад во времени, как условный отказ от богатой, пораженной сомнениями цивилизации ради простоты, благочестия и спартанской жизни прежних эпох. После поездки в Китай в 1973 году Барбара Вутен заявила: «Для каждого выходца из мира, который угрожает задушить сам себя в присущих ему сложностях, видимая простота китайской жизни обладает непреодолимой притягательностью». Эта реакция – не просто плод фантазии. Коммунистические революции, как правило, происходят в аграрных обществах и, при всей энергии, направленной на проведение определенной модернизации, упорно стремятся сохранить многое из досовременного уклада, например, патриархальные семейные отношения и главенствующую роль высокой культуры. Так предпринимается попытка остановить или, по меньшей мере, замедлить, отчасти из-за неразрешимых трудностей и провалов в экономике, наступление потребительского общества с его изобилием, «либеральными» ценностями и деградировавшей массовой культурой. Даже несчастные страны Центральной Европы (в настоящее время парадигматически перемещенные на «Восток»), хотя они едва ли были отсталыми в тот период, когда попали под советское господство, не составляют исключения из правила отсроченного перехода к современности, что диктуется коммунизмом; в этих странах по-прежнему сохранилось больше довоенной Европы, чем в странах Западной Европы. В значительной степени именно этим объясняются благоприятные отклики иностранных посетителей.

Почти во всех современных сообщениях о путешествии как форме рефлексии центральной темой выступает тема отчуждения. Поездка может отражать скептический, остро чувственный или задумчивый взгляд на мир. Или же поездка – это упражнение в преодолении отчуждения, когда путешественник превозносит добродетели – или свободу, непосредственность, – найденные в далеком обществе, которых ему не хватает в собственном. В путешествиях другого рода, которые стали возможны с расширением географии неевропейских стран, богатый путешественник, избавившись на время от буржуазных условностей, исследует «живописный» мир, пользуясь неограниченной сексуальной свободой. Знаменитым примером из XIX века служит путешествие в Египет, которое предпринял Флобер в компании Максима дю Кампа в 1850–1851 годах. (В ХХ веке гомосексуальные писатели стали знатоками такого рода путешествий по колониям и бывшим колониям.) Поездка в страны победившей социальной революции предполагает другой вариант живописного. В коммунистических странах половая распущенность воспринимается как атрибут «старого мира». Открытая сексуальность отождествляется не с первобытным состоянием, а с упадничеством. Революция преподносит себя как царство добродетели, и туристы готовы поверить, что поведение граждан в революционном обществе уже претерпело коренные изменения. В начале 1970-х многие западные посетители вполне серьезно воспринимали торжественные заверения своих китайских хозяев, что в Китае нет ни воровства, ни гомосексуализма, ни добрачного секса.

Хотя поездка в целях разврата противоположна высоконравственному назидательному путешествию, совершаемому в бедную страну во время революции, последнее часто внушает схожие чувства снисходительности и отстраненности. Сочувствующие посетители, которые даже представить себе не могут тяготы и ужасы, связанные с местным политическим режимом, часто преисполнены глубокого уважения к революционному сознанию, и когда, например, в середине 1970-х годов чудовищный террор и смертоносная ретивость китайского коммунизма времен культурной революции пошла на убыль, первые за долгое время посетители Китая, как известно, сетовали друг другу, что пропустили то действительно доблестное время, когда «туземцы» были чисты, благочестивы и не развращены потребительством.

Многие из ранних путешественников в столицы социальной революции отправлялись, как в старомодных дневниках путешествий, в экзотические земли, чтобы вернуться домой и написать о впечатлениях. Путешественники в эти страны осознавали, что преодолевают грозный барьер. (За Великой Стеной. За Железным занавесом.) Они стремились писать об экзотической стране, но в действительности лишь излагали свой маршрут и напряженную программу, которую власти составили для привилегированных посетителей. Распространенной формой повествования были путевые заметки, как Великий поход, оригинальный дневник Симоны де Бовуар о поездке в Китай в 1955 году. К началу 1970-х годов, с увеличением объема туризма в Китай, путешественники писали уже не похожие, а практически неотличимые отчеты о поездках: чаеводческая коммуна близ Ханчжоу, завод по производству велосипедов в Шанхае, «комитет» в пекинском районе – впрочем, схожесть впечатлений не удерживала иностранцев от посещения тех же мест и написания, по существу, одной и той же книги.

Изолированные, скрытные, пребывающие в осаде – все коммунистические страны следуют хорошо разработанным процедурам приема иностранных гостей, графику тщательно продуманных развлечений в специально предусмотренных местах, затем выпроваживания груженых безделушками и книгами туристов обратно, во внешний мир. Как и в случае большинства современных туристических поездок, опыт посещения революционного общества практически исключает риск, отрицает загадку. Тайна, риск и множество неприятностей, изолированность – вот традиционные составляющие путешествий в отдаленные страны. Даже самый независимый наблюдатель-одиночка нуждается в помощи при расшифровке экзотической страны. Такой наблюдатель может воспользоваться услугами чичероне, который будет его основным собеседником во время всей или части поездки – как в эссе Видиадхара Найпола Среди правоверных о его пребывании в потрясенном революцией исламском обществе. Но одинокий наблюдатель вряд ли согласится со всеми установками и мнениями чичероне. В свою очередь, групповой тур в страну коммунистической революции призван достичь определенного результата. Эти поездки организованы туристическими чиновниками в пропагандистских целях. Многих приезжих в коммунистические страны довольно легко убедить в том, что чаяния и потребности их жителей принципиально отличаются от наших (хотя это вряд ли так), а институты и практики сопоставимы с нашими собственными, на Западе (хотя здесь различие радикальное).

Исторически путешествие в новые земли было трудным, опасным предприятием – настолько трудным, что путешественники часто оставались дома. Многие авторы были «путешественниками у камелька», плагиаторами более ранних отчетов о странствиях. То, что в конечном итоге путешествия в экзотические места стали вполне обыденными, сделало туристическую мистификацию устаревшим жанром: люди действительно совершают поездки, о которых пишут. В наши дни, вероятно, книг о путешествиях, в которых автор сознательно намерен ввести читателя в заблуждение, гораздо меньше тех, в которых обманут сам автор. Конечно, многократно возросли и шансы на то, что правда всплывет на поверхность. Ни одна индианка-натчез не могла бы в конце XVIII столетия приехать в Париж, чтобы разъяснить возможные ошибки или выдумки Шатобриана во время его исполненных воодушевления (и отчасти вымышленных) путешествий по Америке в 1791 году. Но одна женщина – по