вроде: «Остался бы заключенный в живых, если бы стрелок А не стрелял?». Я сравню, как контрфактивные суждения определяются в парадигме Неймана — Рубина и в SCM, где они пользуются преимуществом каузальных диаграмм. Рубин на протяжении многих лет уверенно утверждал, что диаграммы бесполезны. Итак, мы посмотрим, как изучающие его модель вынуждены ориентироваться в причинных проблемах с завязанными глазами, не имея способа, чтобы представить причинное знание или вывести его проверяемые следствия.

Наконец, мы рассмотрим два вида ситуаций, в которых использование контрфактивных суждений абсолютно необходимо. Десятилетиями или даже столетиями юристы использовали относительно простой метод, чтобы проверить виновность подсудимого — принцип sine qUa non («то, без чего невозможно»): вред не был бы нанесен, если бы подсудимый не совершил действие. Мы увидим, как контрфактивный язык распознает это неуловимое понятие и позволяет оценить вероятность того, что обвиняемый виновен.

Затем я расскажу, как контрфактивные суждения могут быть применены к климатическим изменениям. До недавнего времени климатологам было трудно и неловко отвечать на вопросы вроде: «Вызвало ли глобальное потепление этот шторм (или эту жару, или эту засуху)?». Традиционный ответ был таким: отдельные погодные явления нельзя приписывать глобальному изменению климата. Однако этот ответ кажется довольно уклончивым и даже способствует укреплению безразличия общественности к названной проблеме.

Контрфактивный анализ позволяет климатологам делать гораздо более четкие и точные утверждения, чем раньше. Однако они требует внести небольшие правки в нашу повседневную лексику. Будет полезно различать три типа причинности: необходимую, достаточную и необходимую и достаточную (необходимая причинность и есть «то, без чего невозможно»). Используя эти выражения, ученый-климатолог скажет: «Существует 90 %-ная вероятность того, что антропогенные изменения климата были необходимой причиной этой жары» или «Существует 80 %-ная вероятность того, что изменений климата достаточно, чтобы вызвать такую сильную жару, по крайней мере один раз в 50 лет». Первое предложение связано с атрибуцией: кто виноват в необычной жаре? Второе связано с программой действий. Оно сообщает, что лучше подготовиться к таким периодам жары, потому что рано или поздно они придут. Оба эти утверждения более информативны, чем пожимания плечами и отказ что-то говорить о причинах отдельных погодных явлений.

От Фукидида и Авраама до Юма и Льюиса

Учитывая тот факт, что контрфактивные рассуждения — часть ментального аппарата, которая делает нас людьми, неудивительно, что мы обнаруживаем их существование в настолько давние времена, насколько захотим углубиться. Так, в «Истории Пелопонесской войны» Фукидида, древнегреческого историка, которого часто называют пионером научного подхода к истории, описывает цунами, которое произошло в 426 году до н. э.: «Примерно в то время, когда подобные землетрясения были столь часты, море при Оробиях, что на Эвбее, отступило от тогдашней береговой линии, вернулось в виде огромной волны, поглотило значительную часть города, а потом ушло, но не до конца, и там, где раньше была суша, теперь море. Все же обитатели города, которые не успели подняться на высокие места, погибли… По моему мнению, причину этого явления необходимо искать в землетрясении. Там, где оно сильнее всего, море отходит от берега, а потом внезапно возвращается с удвоенной силой, вызывая наводнение. Не могу представить, как такое могло бы произойти без землетрясения».

Это, несомненно, примечательный отрывок, если учесть эпоху, когда он был написан. Во-первых, точность наблюдений Фукидида сделала бы честь любому современному ученому, тем более что он работал в эпоху, когда не было ни спутников, ни видеокамер, ни круглосуточных новостных служб, передающих картины катастрофы в реальном времени. Во-вторых, в его историческое время стихийные бедствия регулярно приписывали воле богов. Его предшественник Гомер или современник Геродот непременно приписали бы это событие гневу Посейдона либо какого-то иного божества. Но Фукидид предлагает причинную модель без сверхъестественных процессов: землетрясение оттягивает море, но потом оно возвращается и затапливает землю. Последнее предложение в этой цитате особенно интересно, потому что оно объясняет необходимую причинность: если бы не землетрясение, цунами бы не произошло. Эта контрфактивная оценка переводит землетрясение из разряда чего-то, предшествующего цунами, в его действительную причину.

Еще один завораживающий и показательный пример контрфактивных рассуждений встречается в Книге Бытия в Библии. Авраам спрашивает у Бога о намерении последнего уничтожить города Содом и Гоморру в наказание за нечестивое поведение их жителей.

«И подошел Авраам, и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым?

Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем? ‹…›

Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие».

Но на этом история не заканчивается. Авраам не удовлетворен и спрашивает Господа: а что, если есть лишь 45 праведников? Или 40? Или 30? Или 20? Или даже 10? Каждый раз он получает утвердительный ответ, и Бог в конце концов заверяет его, что сохранит Содом даже ради 10 праведников, если получится столько найти.

Чего пытается добиться Авраам, торгуясь и выпрашивая? Конечно же, он не сомневается в способностях Бога считать. И конечно, Авраам знает, сколько именно праведников живет в Содоме. В конце концов, он вездесущий.

Зная о покорности, преданности Авраама, трудно поверить, что с помощью этих вопросов он хотел уговорить Бога поменять решение. Напротив, они нужны самому Аврааму, чтобы разобраться. Он рассуждает так же, как это сделал бы современный ученый, который пытается понять законы, управляющие коллективным наказанием. За какой уровень нечестивости полагается уничтожение? Хватит ли 30 праведников, чтобы спасти город? А 20? У нас не будет настоящей модели причинности без такой информации. Современный ученый мог бы назвать это кривой «доза — эффект» или пороговым эффектом.

В то время как Фукидид и Авраам подступались к контрфактивным суждениям на базе отдельных случаев, греческий философ Аристотель исследовал более общие аспекты причинности. В своем типично систематическом стиле Аристотель разработал целую классификацию первопричин, в которую вошли форма, материя, цель и перводвижитель. Например, бронза и ее свойства служат причиной для очертаний статуи, из которой та отлита; такую же статую нельзя было бы сделать из пластилина. Однако Аристотель нигде не рассуждает о причинности, используя контрфактивные суждения, поэтому его изобретательной классификации не хватает простой ясности, которую мы видим в отчете Фукидида о причине цунами.

Чтобы найти философа, который поместил контрфактивность в самое сердце причинности, нужно переместиться во времени к Дэвиду Юму, шотландскому философу и современнику Томаса Байеса. Юм отрицал классификацию Аристотеля и настаивал на единственном определении причинности. Однако он обнаружил, что эта дефиниция ускользает от него, и, более того, понял, что