Когда мы «выпадаем в любовь», мы становимся менее одинокими, и то же самое верно, как в отношении нашей связи с другими животными и вообще с природой, так и для нашей привязанности к другим людям. Даже если любовь мимолетна, скажем, на одно мгновение, когда пути двух существ пересекаются, их души встречаются и создают сущность, остающуюся даже после их смерти, пусть только во временных или генетических воспоминаниях живущих, которых коснулся этот объединенный дух. Если исключить животных из этой непрекращающейся любви, наш мир становится темнее.

Безусловно, многие люди испытывают дискомфорт при любом обсуждении духовной жизни животных и человеческой интерпретации – или проекции – духовного достояния как человека, так и других животных. На самом деле, наука, изучающая поведение животных, сложилась лишь в начале двадцатого века как противодействие тому, что считалось суевериями, связанными с ними. Точно так же некоторые религиозные организации и отдельные люди определенно не одобряют понятие духовного опыта, включающего не только людей, но и других животных. Но со временем сопротивление ослабло. Миллионы католиков, например, празднуют День Святого Франциска Ассизского, приводя своих домашних любимцев в церкви для церемонии, называемой благословением животных.[28]

В 2014 году СМИ широко распространяли сообщение, как папа Франциск встретил маленького мальчика, оплакивавшего свою умершую собаку. Утешая мальчика, папа сказал: «Однажды мы снова увидим наших животных возле Христа. Рай открыт для всех божьих созданий». Ватиканские традиционалисты ахнули. Не является ли это переворотом традиционной католической теологии? Началась шумиха. Ватикан отрицал это событие, утверждая, что все было совсем не так, как описывают в прессе (что часть цитаты была смешана с сообщением Папы Павла VI). СМИ, включая New York Times, напечатали опровержение.

Но затем, в энциклике 2015 года, посвященной глобальным экологическим проблемам – Laudato si ‘(Хвала вам) – папа, верный своему тезке Святому Франциску Ассизскому, поддержал идею спасения для всех животных:

«Вечная жизнь будет общим переживанием благоговения, в котором каждое живое существо, великолепно преображенное, займет свое законное место и будет иметь, что дать тем бедным мужчинам и женщинам, которые получат свободу раз и навсегда». Ни одно живое существо на Земле, – заключил он, – не забыто Богом».

Перечитывая это прекрасное утверждение, я задаюсь вопросом, что существа, кроме «этих бедных мужчин и женщин», получат от этой сделки. Где же взаимность? Папа все еще не сказал определенно, что у собак, ворон, жаб и кротов есть душа. И фраза «великолепно преображенное» вызывает больше вопросов, чем ответов, хотя, возможно, в этом и есть смысл. Тайна остается, благоговение остается в силе.

В любом случае, споры о душах животных – или, если уж на то пошло, о духах деревьев, скал и самой земли – были бы не понятны как нашим древним предкам, так и многим, кто живет с нами сейчас.

В 1988 году мы с Бобом Шимеком два дня путешествовали по тюрьмам строгого режима у северо-западного побережья Тихого океана. В то первое утро мы отправились на лодке через пролив Пьюджет-Саунд в исправительный центр Острова Макнейл, расположенный недалеко от Стейлакума, штат Вашингтон. В 1970-х годах Шимек был избран старейшинами для изучения ритуалов Анишинаабе, известных лишь горстке людей. Я спросил его, не боится ли он, что эти ритуалы исчезнут. «Нет. Четырех человек вполне достаточно, – сказал он. – И мои старейшины сказали мне, чтобы я передал эти секреты дальше, а когда появится тот человек, которому должны быть переданы ритуалы, я узнаю его». Шимек был первым капелланом-индейцем в Соединенных Штатах, которого наняла тюремная система. Несколько лет знахарь Анишинаабе проводил очистительные церемонии с паром и курительными трубками, укрепляя доверие между заключенными и тюремными чиновниками.

Вначале он встретил сопротивление со стороны администраторов из-за своего настойчивого требования пронести через ворота лекарственные травы, трубки, медвежьи когти и барабаны. В западных штатах группами коренных американцев было подано несколько судебных исков – они добивались религиозной свободы в тюрьмах. И, по крайней мере, в тот момент, сопротивление в вашингтонском департаменте исправительных учреждений ослабело. Одной из причин предшествующего сопротивления, объяснил Шимек, было незнание процесса, отчасти потому, что духовные верования коренных американцев опираются на изустные традиции. Согласно некоторым интерпретациям мифов Анишинаабе, предки Шимека были созданы божественным дыханием, но Шимек избегал использовать только одно слово, чтобы описать эту сущность. Потому что он считает: попытка полностью охватить ее лежит за пределами человеческих лингвистических возможностей.

Лодка причалила, мы поднялись по тюремному трапу, освещенному прожекторами. «Иногда ранним утром на этом берегу появляются олени, и заключенные кормят их через забор, – сказал Шимек. – Весь этот остров – охотничий заповедник». Когда мы входили в старую тюрьму, этот длинноволосый долговязый человек нес с собой рюкзак, набитый травами, погремушками и оленьими рогами.

В исправительном центре острова Макнил, открытом в 1875 году, когда-то содержалось несколько известных заключенных, в том числе и Роберт Страуд, который убил там охранника. Позже он выращивал и продавал птиц в ливенвортской тюрьме и стал признанным орнитологом, известным как «Птицелов Алькатраса» (хотя администрация федеральной тюрьмы Алькатрас положила конец его работе с птицами). Мы вошли в тюрьму через старые, богато украшенные железные ворота и прошли мимо ухоженного огорода с капустой. Шимек медленно поднялся по лестнице и вошел в здание. В приемной охранник передал Шимеку телефон, обмотанный шнурком, а еще один охранник повел нас вниз по нескольким лестничным пролетам, расположенным глубоко под островом Макнил, прямо под главным блоком камер. Мы находились в подвальной «тихой комнате», окруженной стальными балками и трубами отопления. Заключенные гуськом спустились вниз и вошли в комнату. Я услышал, как где-то захлопнулась дверь, прозвучало эхо. С нами не было никакой охраны.

– А зачем тебе телефон? – спросил я.

– Это наш спасательный круг. Я позвоню, если что-то пойдет не так. – Он проверил свой бумажник. – Кажется, я потерял номер.

Он неторопливо удалился и на мгновение исчез.

Я огляделся по сторонам. Некоторые из заключенных были коренными американцами, другие – нет. Один молодой парень сказал: «Я потомок Черноногих и Чероки, но вырос в Лос-Анджелесе и никогда не знал своей культуры. Знаете, я учусь этому по брошюрам, которые они оставляют здесь». Один Чероки из Талсы рассказал мне о том, как его впервые пригласили в парную: «Я пришел туда в своих спортивных штанах. Я думал, мы собираемся бежать». Он сказал, что когда впервые пришел сюда, то был «белым изнутри». «Но, – добавил он, – все меняется».