я ему пособлю, мне все равно по пути…

Леонид Иваныч усмехнулся, мельком глянув на Виктора. Вот так всегда — чье-то доброе словцо лечило душу. Да и не «чье-то», а Виктора…

Когда-то было их тут, монтеров, чуть не вдвое больше, а если учесть аварийников да диспетчеров, так и втрое. У кого участочек получше да поисправней, те у печки грелись, дежурные в благополучную ночь вообще на улицу носа не казали — это в холодное время, а в теплынь на скамеечке покуривали, красота. Другим же приходилось «вкалывать»: мотались по городу и в снег и в дождь — на подстанции, оттуда по линиям, искать замыкание на земле и в воздухе, торчать на ветру в телескопических башнях.

Леонид Иваныч не мог мириться с таким беспорядком. Ходил по начальству, на собраниях выступал, вносил предложения. На бумаге все получалось верно. Но бумага одно дело, а жизнь другое, и кое-кто сомневался, будет ли толк.

— Дельно придумано, — отвечали ему, — но ведь и так людей мало, а тут вполовину срезать.

— Это кажется, что не хватает, на самом деле лишние, — толковал свое Леонид Иваныч. — Многое от головы зависит.

— Ты и есть у нас голова, — соглашались наконец в конторе. — Тебе тянуть, тебе и думать. Ответственность какая…

— Отвечать вместе будем. И работать тоже.

— Ну что же, попробуем.

Решили из монтеров сколотить комплексную бригаду. Отвечает бригада за всю территорию, а территория большая — захватывает несколько районов столицы. И везде должны исправно гореть светильники, 14 тысяч светильников как один. Чтобы и вечером и ночью было светло и празднично, спокойно шагали по улицам пешеходы, мчались машины.

И вот тут-то некоторые из монтеров заартачились. Не то чтобы не поняли важности новой организации труда. Поняли, конечно. Да уж так устроен иной человек, что ощущения у него впереди понятий идут. Такая, стало быть, грустная реакция. Тут и пошло.

— Да как же так, да я свой участок, можно сказать, своими руками вынянчил, — горячился Виктор Сараев, — а теперь иди на дядю паши, а он, сачок, — на готовенькое.

И столько было искреннего возмущения в этих сетованиях, что понял Иваныч: словами объяснять, уговаривать — без толку. Только сказал тогда Виктору:

— Сачков, выпивох держать вообще не будем. А вот новичку помочь надо. Свет должен гореть? Должен. А кому чинить? Кроме нас, некому. Все!

И, переодевшись в спецовку, пошел тогда Иваныч знакомить с делом новичка — Диму Хоботова. Уж он ему передавал из рук в руки все, что знал: и как быстрее добраться до подстанции, как определить пострадавшую линию, прощупать пассатижами воздушку, «прозвонить» кабель, отыскать в земле поврежденную жилу, прогар.

Дима слушал, слушал, повторял, а дойдет до дела — руки как неживые.

— Сам, — сказал Леонид Иваныч, — сам определяй, доискивайся, больше ни слова не скажу.

Так до вечера и провозился парень под наблюдением мастера, постигал монтерские премудрости. А вечером сел на скамейку, и в печальных глазах его потекли огоньки пробегавших машин. Славный был вечерок, теплынь июльская с терпкими запахами цветущих лип.

— Чего затосковал? — спросил Иваныч.

— Билет у меня в кино. Через полчаса начало.

— А я тут при чем?

— Да нет, я просто так.

— Просто так и рак не свищет.

— Может, мне по собственному желанию…

— Можно. Чего ты, собственно, вообще шел к нам? Что тебе, детей кормить? Гулял бы.

— Кормить. Маму.

— Тогда лезь на опору.

— Вы-то чего со мной возитесь? Вас же в конторе ждут.

— А стыдно возвращаться. Я вроде бы поручился за тебя, а теперь как я тому же Витеньке в глаза посмотрю?

Дима Хоботов вздохнул и полез в сумку за инструментами.

А теперь вот Сараев сам напросился помочь Хоботову. Это хорошо, это здорово, хотя ничего героического тут нет. Все пришло само собой, незаметно: дружба стала законом. И ведь в конце концов — раз все за одного, твое к тебе же возвращается. Взаимное добро связывает людей, роднит, выручает в трудный момент.

В памятный день рождения их рабочей семьи Виктор выслушал рассуждения Леонида Иваныча и, то ли приняв их сердцем, то ли просто поверив на слово мастеру, сказал, вздохнув:

— Эх, Леонид Иваныч, ну ты прямо как отец родной. За тобой хоть в огонь, хоть в воду, а кто спасать будет — неясно.

— Сами себя.

Помнится, сидевший позади всех Коля Мишаков, красивый, темноглазый парень, всего месяц назад поступивший монтером, покачал головой. Что-то, видно, хотел сказать, да раздумал, рукой махнул.

— В чем дело? — спросил мастер.

— Да вот, решил обратиться с просьбой, верней, заявлением, да не ко времени. Уж лучше завтра, настроение вам не портить.

— А ты порть, мы люди закаленные, выдержим.

— Вы-то да, а я вот гриппу подвержен. Работа у вас все на воздухе. То дождь, то ветер, то пыль, а что зимой будет? Словом, не по мне.

— Передумал?

Мишаков кивнул, опустив голову.

— Чего получше нашел? Говори, не стесняйся.

— В магазине, мясником.

— Ну-ну, — протянул парторг Волков не то шутя, не то всерьез, — тогда конечно, основание веское, мясником, это, брат, прибыльно… — И резко добавил: — А вот не уволим, отработай, что положено!

— Зачем неволить, — возразил мастер, как бы не замечая недовольство Волкова. — Можешь быть свободным.

Мишаков мельком взглянул на него и снова уперся в грудь подбородком, глаза упрятал.

— Ну что ж, — заключил Леонид Иваныч, — человек ищет, где лучше. А жаль, работник ты со способностями.

Сказать по правде, никаких таких способностей за Мишаковым пока не числилось. Просто обидно стало: не пришлась их работа парню.

Вот только и была одна осечка с Мишаковым, а так прошла реорганизация более или менее гладко. Остался хороший костяк — десять человек. По двое в наряде, двое в ночном дежурстве. И никто не сидит без дела: кто выехал на аварийную точку, а кто на текущий ремонт. Ведь чем больше профилактики, догляда за сотнями линий, тем реже ЧП. Смотришь, с вечера весь твой район залит светом, — душа радуется.

— Я иной раз иду по улице темной в гололед, аж съежусь весь, так и кажется, будто на тебя смотрят, вот он, мол, пошел, осветитель липовый. А уж если светло, другое дело — скажи мне спасибо…

Во что обходится «спасибо», он никогда не задумывался, выполнял свои обязанности, и все. Руководил сменой, мотался по району, на объекты, где случались сложные помехи. Улучшая работу подстанций, соединял их в последовательную цепь. Было еще вдосталь всяких мелочей, но, пожалуй, самый каверзный пункт — приемка строительных объектов. Строители, разворачиваясь, ненароком сбивали столбы, путали провода и нередко пытались в таком виде сдавать объект.

— Не придирайся, мастер! Давай-ка лучше отметим победу.