были на редкость непригодны для службы в городском самоуправлении.

Мало того, что партия центра выдвинула своих кандидатов на муниципальных выборах и получила большинство в блоке с народной партией, которая состоит почти сплошь из сектантов. Когда центристы заняли посты в муниципалитете, стало ясно, что, во-первых, они едва-едва сумели набрать штат и, во-вторых, лишь незначительная часть работников что-то смыслила в своем деле.

Стур был из умеренных и с трудом пробился в депутаты. Он был просто в бешенстве от того, что центр и народная партия отказались от сотрудничества с умеренными в управлении городом.

Он позвонил Петтерссону. Петтересон обедал.

Потом вместе с Элгом, Карлссоном, Валлом и Маттиассоном они поехали в Нюхем. Услужливый и благожелательный Петтерссон сопровождал их во время обыска.

Они облазили все закоулки двенадцатиэтажного дома. Подвалы, чердаки — все-все! Они звонили в каждую дверь и, когда им открывали, объясняли, что проводят тщательнейший обыск, чтобы убедиться, что разносчицы в доме нет. Они извинялись за вторжение. Жильцы по большей части не просто злились: они приходили в ярость и требовали ордер на обыск.

Стур отвечал, что они зря увлекаются скверными детективами, которые показывают по телевизору, и протискивался в квартиру.

Там, где никто не открывал, дверь отпирал Петтерссон.

Они искали. Но Эльсы Асп не нашли. Нигде.

Потому что они забыли заглянуть в одно место. Вернее, просто не подумали о нем. Такое место, где и в голову не придет искать. Пожалуй, даже смешно было бы искать там.

Три часа спустя они сдались и отправились по домам, усталые, недовольные и порядком растерянные.

18

Ханс Линдстрём принадлежал к числу тех, кого обыск привел в ярость.

Когда полицейские удалились, он вернулся к телевизору. Но никак не мог сосредоточиться на длинном фильме, который не очень удачно излагал историю одного четко спланированного ограбления банка на Диком Западе.

Он ткнул сигару в пепельницу, встал и вышел в кухню. Майя сидела за кухонным столом и вклеивала в альбом фотографии.

— Чем занимаешься? — спросил он.

— Раскладываю пасьянс. Что, фильм неинтересный?

— Не знаю...

— Выключил бы телевизор.

— Потом будут «Новости». Сварить кофе?

— Да, пожалуйста.

Он налил в кофеварку воды, всыпал кофе и нажал кнопку. Потом тоже присел к столу.

Из комнаты послышалась пальба.

— Где сегодня Енс?

— Тренируется.

— А... Значит, скоро будет дома.

— Ага.

— Дался ему этот бокс, — раздраженно сказал он.

Майя пожала плечами, стараясь освободиться от уголка, который упорно липнул к большому пальцу.

Ханс вздохнул и поглядел в окно.

В нескольких десятках метров он увидел желтый параллелепипед соседнего дома. Освещены были лишь немногие окна. Вечерние сумерки еще по-настоящему не сгустились. Еще не погас дневной свет. Бледно светились фонари во дворе. На бортике песочницы расселась компания молодежи. Они курили и пили пиво. Окурки они тыкали в песок, а порожние банки отшвыривали в сторону. Те с грохотом катились по асфальту. Там они и будут лежать до утра, пока их не подберут уборщики. Если только ребята не вздумают играть этими банками в футбол и не разгонят их по всей округе. Тогда Петтерссону, работнику городской санитарной службы, придется выгребать их из кустарника.

— Какая мерзость, — вздохнул Ханс. — И почему, собственно, мы должны непременно жить здесь?

— Потому что мы не удосужились переехать...

— Столько об этом говорим, но, похоже, так никогда и не переедем.

— Я тебе тысячу раз показывала объявления о продаже домов, но ты не проявлял особой заинтересованности.

— Как так?

Он посмотрел на нее.

— А так. Когда бы я ни показала тебе объявление, ты взглянешь мельком, «да-да», и все. Раз тебе тут так не нравится, мог бы немножко пошевелиться, глядишь, и убрались бы отсюда.

— Я очень даже в этом заинтересован.

— В самом деле?

— Что значит «в самом деле»?

— Просто я спрашиваю, в самом ли деле ты хочешь отсюда уехать?

— Ты же знаешь, что хочу. Неужели всю жизнь здесь торчать? Кражи со взломом, нападения на улице... И еще неизвестно, что стряслось с этой бабенкой...

— С разносчицей газет?

— Ну да. Которую ищет полиция. Господи боже мой! Кража со взломом в соседней квартире, а мы спали, и хоть бы что. Представь себе, что мы бы уехали и вернулись в квартиру, разоренную грабителями. Сопливыми гангстерами... И эта женщина, которая исчезла, как в воду канула, прямо перед нашей дверью. Кто знает, что с ней приключилось. Прямо у нас под дверью убили человека. Как будто это в порядке вещей. Где мы живем?!

— Да, хорошо бы дом, с садом, и чтобы быть совсем одним...

— И избавиться от всего этого дерьма...

В кофеварке забурлило и забулькало, и Ханс обернулся к ней.

— Вот вчера вечером возвращаюсь я домой, — продолжал он. — Возле домовой кухни топчется компания патлатых хулиганов, пиво дуют, а двое из них, представляешь, стали клянчить у меня сигареты. Их много, человек семь, восемь. Хорошо, подвернулось еще двое взрослых... Стен и Стюре. Черт его знает, чем бы все кончилось...

— Ну, уж ты скажешь.

— А что... Сперва сигаретку клянчат, но это только предлог, чтобы задержать, а потом избивают...

— Да ты, никак, боишься этих юнцов?

— Что значит «боюсь»?

— Ты же не намного старше их.

— Ну знаешь, мне все-таки не восемнадцать.

— Нет, тебе тридцать три, — улыбнулась Майя и вставила в альбом последнюю фотографию.

— Что это у тебя за карточки?

— Зимний отпуск.

— Разве ты их еще не вклеила?

— Нет...

Он встал, подошел к буфету, вынул чашки и сахарницу.

— Печенье достать?

— Если хочешь. — Она встала. — В кухне будем пить?

— Нет, в комнате. Сейчас по телевизору будут «Новости».

Он отнес в комнату чашки и стеклянный кофейник, опустился на диван и стал смотреть конец фильма. Глен Форд спасся. Потом начались «Новости». На экране появился Ларс Оруп и сообщил, что в Финляндии объявлена третья забастовка полиции.

— Да,