Этот день, 25 января, был отмечен, как писал Реммерт, довольно удачными опытами. В журнал занесены не только передачи, но и приемы депеш. Все же перебои были и на этот раз. В течение часа, с 15.40 до 16.40, Попов принимал передаваемое Рыбкиным сообщение: «„Ермак“ ушел за рыбаками в 4 ч. утра». На вопрос Попова: «Вчера или сегодня», был повторен тот же текст. Попов еще раз просил: «Отвечайте короче — вчера или сегодня». Он долго не получал ответа, но потом принял радиограмму следующего содержания: «С Гогланда. Залевский. Полный успех. Возвращаемся».

Всю Россию облетела весть о спасении рыбаков от неминуемой гибели благодаря сообщению о постигшем несчастье, переданному «Ермаку» по беспроволочному телеграфу. Это было первое проявление изумительных качеств нового средства связи, воочию показавшего свое значение.

Для дела, начатого Поповым, успех изобретенного им способа сношения имел очень важные последствия. С 1897 года имя Попова не сходило со страниц не только научно-технической, но и общей прессы. Знаменательная победа в Финском заливе во сто крат увеличила популярность изобретателя радио в стране.

Уже на другой день после спасения рыбаков на имя Попова стали поступать поздравительные телеграммы, выражавшие гордость и восхищение достижением отечественной науки и техники. Необходимо, однако, иметь в виду, что победа у Гогланда в такой же степени принадлежала и С. О. Макарову, чьим детищем являлся «Ермак». Тем более дороги были для Попова строки поздравительной телеграммы Макарова, писавшего 26 января: «От имени всех кронштадтских моряков сердечно приветствую Вас с блестящим успехом Вашего изобретения. Открытие беспроводного телеграфного сообщения от Котки до Гогланда на расстояние 43 верст есть крупная научная победа»[630]. В тот же день Поповым была получена телеграмма и от заведующего Минным офицерским классом Н. Д. Дабича[631].

Новые успехи последовали в тот же день. Когда «Ермак» ушел за рыбаками, с Гогланда было получено сообщение, что удален передний камень, на который наскочил «Апраксин»[632].

25 января было днем начала регулярных сношений обеих станций. В Морском министерстве считали, что возложенная на экспедицию задача выполнена, и устроителям станций — Попову, Рыбкину, Залевскому и Реммерту — была выражена благодарность. Им было разрешено вернуться, передав эксплуатацию станций обслуживающему персоналу[633]. Залевский и Рыбкин 25 января ушли на «Ермаке» в Ревель и прибыли в Петербург 28 января. Попов оставил Котку 27 января[634].

Скупые записи начальника установки на Кутсало запечатлели яркие проявления героизма русских моряков. Приведем одну из таких записей, датированную 4 февраля: «Желая во что бы то ни стало поспеть к 9 часам утра, чтобы начать сигналить, мы принялись за работы почти впотьмах, с 6 часов утра. Судьбе угодно было испытывать наше долготерпение. Утром мороз был 26° Ц, другие, как говорили в Котке, показывали 27° Ц. Это с переводом на Реомюр 21°; при этом дул ветер, лицо жгло. Поднявшийся на салинг марсовой Головин, пробыв около часа, несмотря на то, что я его спрашивал, не охолодел ли он, можно сказать, перекрепился и едва имел силы спуститься вниз. Более двух часов его отогревали… Вместо усов и бороды образовались комья льду, и при произнесении громко команды доставляло боль и вырывались волосы… На салинг подняли квартирмейстера Меньшикова, и этот молодец как бы забыл о физической боли, доставляемой коченеющими рукам; он работал со злостью, пробыл на салинге два часа с лишним, и результатом было то, что стеньга красиво выпрямилась»[635].

Несмотря на столь тяжелые условия, станции и на Гогланде и на Кутсало регулярно действовали до окончания работ по снятию «Апраксина» с камней, когда броненосец сам, без посторонней помощи, в начале мая 1900 года смог прибыть в Кронштадт. В течение февраля и апреля станции обслуживались подготовленным Поповым и Рыбкиным персоналом.

После того как Залевский и Рыбкин покинули Гогланд, а Попов — Кутсало, из руководителей работ оставался один Реммерт. Он продолжал начатые изыскания, пытаясь увеличить расстояние, на которое передавались сообщения без проводов, при этом подробно доносил Попову о каждом сделанном шаге[636].

Итоги проведенных работ Попов подвел в докладе для происходившего в августе в Париже IV Международного электротехнического конгресса, озаглавленном «Непосредственное применение телефонного приемника в телеграфии без проводов». Доклад был оглашен М. А. Шателеном и в нем содержались следующие строки: «Передачи регулярно продолжались с февраля по апрель в течение работ по спасению броненосца, в то же время одна станция была установлена на его борту. В продолжение 84 дней был произведен обмен 440 официальными телеграммами в определенные часы. Наиболее длинная депеша была в 108 слов, та самая, которая была передана газетам с объявлением новости, что броненосец спасен. В течение двух дней функционирование связи было нарушено из-за бури. Оно затем тотчас же возобновилось. Снег шел так густо, что нельзя было разглядеть предмета с расстояния в 2 метра, но он не мешал регулярному функционированию приборов. Можно даже сказать, что это состояние погоды улучшало слышимость, так как атмосферные разряды меньше сказывались. Я полагаю, что эта служба была первой, в которой телеграфия без проводов могла, таким образом, послужить регулярно и с успехом; это доказало, что телеграфия без проводов смогла быть практически использована между этими островами, до тех пор лишенными всякого телеграфного сообщения между собой. Расстояние между Коткой и Гогландом 47 км»[637].

За успешную работу по применению телеграфирования без проводов на судах флота Попов получил вознаграждение в сумме 33 тысяч рублей[638]. После того как станции беспроволочного телеграфа были успешно установлены на Кутсало и Гогланде, председатель Морского технического комитета обратился к управляющему Морским министерством с докладной запиской, в которой был намечен план дальнейших работ. В этой же записке был поднят вопрос о том, чтобы руководство осуществлением намеченного плана было возложено на Попова с освобождением его от других должностей, которые он занимал, кроме основной своей работы в Минном офицерском классе. «Г. Попов, — писал Диков Тыртову, — отдавая почти все свое время преподавательской деятельности, до сих пор мог заниматься вопросами телеграфирования лишь урывками и постольку, поскольку они представляли для него личный научный интерес; поэтому будет справедливым, поручая ему обязательную работу, освободить его от части оплачиваемых ему занятий и возместить ему заработок, которого он вследствие этого лишится. Морскому техническому комитету известно, что г. Попов получает в Морском инженерном училище 1200 рублей в год, кроме этого за четыре летних месяца в Нижнем Новгороде (за заведование электростанцией. — М. Р.) он получает 2500 рублей, и так как контракт, заключенный им с этим городом, истекает только через 8 лет, то он лишается 20000 рублей. Таким образом, следовало бы выдавать г. Попову в течение 8 лет, которые он посвятит на усовершенствование беспроволочного телеграфа, по 3700 рублей в год или единовременную сумму, соответствующую этому»[639].