– Что с ней случилось? – спрашиваю я, хотя не уверена, что хочу знать ответ. А вдруг она признается мне прямо сейчас, что убила ее и похоронила в саду рядом с Нилом? Что я буду делать с этой информацией? Бабушка уже старенькая, и я люблю ее. Я хочу защитить ее. Что хорошего может получиться из признания? Впервые с тех пор, как все это началось, я не уверена, что хочу докопаться до правды. Может быть, секреты действительно лучше хранить в тайне…

– Виктор сделал ей плохо, бабушка?

Она кивает, слезы струятся по ее щекам.

– Да, он сделал ей плохо. Он нехороший человек.

– Знаю, – подтверждаю я. – Он непохож на хорошего человека.

– Он обманул ее, – добавляет она.

– Обманул Дафну?

Она качает головой.

– Нет, нет.

– Он обманул тебя?

Она смотрит на меня и моргает. Затем протягивает руку и убирает мои волосы за уши.

– Я люблю тебя, – говорит она.

– Да, бабушка, я тоже тебя люблю.

– И я люблю Лолли. Не дай Виктору найти ее, – говорит она, снова закрывая глаза. – Береги ее.

– Бабушка, Виктор уже старый человек. Он не причинит ей вреда.

Когда она открывает глаза, я вижу, что бабушка, которую я знаю, исчезла: ее заменила незнакомка.

– Кто ты? – спрашивает она, как будто нашего разговора никогда не было.

Поэтому я терпеливо сижу и повторяю все, что сказала раньше, надеясь, что она вернется ко мне.

Позже, когда я иду к своей машине, мне звонит сержант Барнс.

Они нашли Глена Дэвиса. И арестовали.

44

Роуз

Лето 1980 года

С каждым днем мой страх и паранойя усугублялись. Каждый раз, когда раздавался шум, я думала, что это полиция стоит у двери и собирается арестовать меня. Каждый раз, идя в деревню, я боялась того, что люди говорят обо мне, что они каким-то образом знают. В газете появилась статья об исчезновении Нила Люишема, и, когда я увидела его лицо, глядящее со страниц, мне пришлось выйти из магазина – меня охватила паника. Я никак не могла отделаться от мысли о том, что убила человека. Даже если пыталась убедить себя, что сделала это из лучших побуждений.

Дафна была удивительной женщиной. В течение следующих нескольких месяцев она стала мне опорой. Привезла несколько тротуарных плиток от местного каменщика и сказала мне, что собирается «переделать» сад. Но я знала, что она делает в действительности. Она расширяла вымощенный участок так, чтобы плиты закрывали то место, где было похоронено тело Нила. Чтобы мне больше не приходилось смотреть на пятно среди травы, так выделявшееся на фоне остального газона.

– Где ты научилась делать все это? – спросила я однажды, когда Дафна вошла на кухню после укладки плит; на ее щеке виднелся мазок грязи.

Она оглянулась, дабы убедиться, что тебя нет поблизости, затем произнесла:

– Я многому научилась в тюрьме. – На ее щеках выступил смущенный румянец, придавая ей особенно уязвимый вид. – Я провела там долгое время.

– Ох, Дафна…

Я старалась оставаться сильной, ради нее и ради тебя.

Но кошмары продолжались, и я просыпалась по ночам вся в поту. Лицо Нила превращалось в лицо Виктора, и я была уверена, что он найдет нас. В конце концов, Нил ведь нас нашел…

Я все еще не рассказала Дафне о Викторе, но чем глубже становилась наша влюбленность, тем труднее было умалчивать о своем прошлом. Дафна никогда не спрашивала и не настаивала. Она тоже не говорила о своем прошлом – о прошлом Джен. Казалось, что мы обе просто хотели жить здесь и сейчас. Как будто нас не существовало до того, как мы нашли друг друга.

– Ты должна перестать терзать себя из-за Нила, – говорила Дафна, когда я приходила к ней, дрожа и плача, вне себя от чувства вины и страха. Она заключала меня в объятия, целовала, уверяя, что все будет хорошо, и твердила, что никто никогда не узнает, – но от этого мне становилось только хуже. Я не могла контролировать себя и потому была особенно уязвима.

Меня озадачивало, почему Дафна не беспокоится из-за Нила и из-за того, что его гниющие останки похоронены в нашем саду. В конце концов, его исчезновение попало в газеты. Он был женат, у него был маленький сын. Чувство вины за это разъедало меня изнутри. Даже после того, как новая плитка была уложена, я ненавидела выходить туда, и каждый раз, когда делала это, меня охватывали воспоминания о той ночи. Это было тяжело, особенно в то жаркое лето, когда хотелось побольше времени проводить на свежем воздухе.

– Я пойду с Лолли, – говорила Дафна, осторожно касаясь моей руки. И я, как узница, наблюдала из окна кухни, как она сидела с тобой, пока ты вонзала свою маленькую лопатку в землю и делала крохотный сад камней. Я пыталась сдержать дрожь при мысли о том, что тело человека, которого я убила, лежало менее чем в двадцати футах от этого игрушечного садика. По ночам мне снилось, как я спускаюсь вниз и вижу, что тротуарная плитка убрана и в земле зияет яма – пустая, без трупа. Иногда я беспокоилась, что мы недостаточно глубоко зарыли могилу и кто-то – соседская собака или лиса – может случайно откопать ее, обнаружив труп. Или что он все еще жив, пережил удар ножом и намеревается отомстить, и на нем все та же окровавленная футболка…

– Теперь, когда я уложила плиты, ни один зверь не сможет его откопать. Не волнуйся, – успокаивала меня Дафна, когда я поверяла ей свои страхи. Чаще всего она прокрадывалась в мою комнату, когда ты уже крепко спала. Ее теплое тело рядом со мной успокаивало меня. Я хотя бы не оставалась наедине со своими мрачными мыслями.

Однажды жаркой душной ночью в июле, когда мы лежали в объятиях друг друга и нас прикрывала лишь белая простыня, Дафна спросила:

– Как думаешь, ты бисексуалка?

Я приподнялась, опершись на локоть, чтобы посмотреть на нее; лунный свет подчеркивал ее острые скулы.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну, ты была замужем.

– Ну-у… Вообще-то я никогда не была замужем.

Ее глаза казались огромными в полумраке.

– Что? Но отец Лолли…

– Я не вдова. Я сбежала от него. Он был… был… психопатом.

Я почувствовала, как Дафна напряглась рядом со мной.

– Я подумала, что ты тоже от кого-то бежишь. Ты всегда казалась такой… замкнутой. Наверное, как и я. Хотя, судя по всему, мы обе бежали от совершенно разных ситуаций. – Она протянула руку и коснулась моей