Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда отец впервые привел меня к корням, я спросила, как может быть, что дом в Нодлуте тоже живой, если родовой камень остался здесь?
– Очень осторожно и с позволения дома можно взять долю и перенести в другое место вместе с частью фундамента, на котором рос весь остальной камень. И попытка будет только одна. Я рискнул.
Тогда я не особо поняла, как могут расти камни, до момента, пока не столкнулась с осколками аметиста Крево, создавшими темный треугольник в Корре и среагировавшие на родную кровь. Это они окончательно пробудили способность Заклинателей теней, из-за которой, как я считала раньше, меня поили блокиратором в детстве. Теперь же, после новой порции откровений, картина выглядела премерзко. И я еще пеняла Холину на семейные тайны… В шкафах Ливиу, как оказалось, скелетов не меньше.
В носу защипало от подступающих слез. По стене, мимо которой я шла и которой касались мои пальцы, пробежала судорога.
Как ты мог, па…
Уперлась лбом, кулаками… Ударила…
Дрогнул пол.
Тлели внутри горячим и едким спекшиеся черной коркой перья, выжигая дотла безусловную детскую веру в непогрешимость матери и мудрость отца.
Как вы оба могли! А она… Я понимаю про невозможное, но разве мать может сотворить такое со своим ребенком там, за порогом…
– Я с тобой, старшая, тебе пора обратно, живым здесь…
Тонкие пальчики появившейся рядом навои Рани-Алассе так и не коснулись моего плеча, потому что я обернулась/обернулась. Мягкое подбрюшье грани так и просилось под острые черные, отблескивающие алым и синим когти. Я видела следы тех, кто прошел по изнанке реальности, слышала голод теней за истончившейся пленкой на ту сторону. Я видела не-живую суть навои и ее сладкую теплую искру внутри, желанный свет, дарующий жизнь. Это так просто – протянуть руку и взять, оставив в груди зияющую дыру, в которой будут цвести багровые бутоны… Алассе отшатнулась, делая несколько шагов назад и растаяла в противоположной стене.
Слезы высохли на тлеющих уже и снаружи перьях или чудовища просто не способны плакать. Зато знать почему все так, как есть, им очень хочется.
– Отвечай, – приказала я и щелкнула когтем по новой подвеске на груди.
– …ты тут делаешь, брат? Тьма Изначальная! Ты гранью шел? Тебя закроют в Дат-Кронен за новое нарушение, я чуть вытащила тебя в последний раз! Что с твоими руками?
– Печати, это печати разбиты… Хедви, Хедви не отдавай меня им, я больше не могу, они меня снова запрут одного и мне не сбежать от голосов, что зовут оттуда. Говорят и плачут, плачут и стонут, стонут и требуют их впустить, а меня так мало осталось, Хедви… Я тонкий, как стекло, и весь в трещинах… А они все требуют… Где их святость, Хедви, бездна милосерднее их благости… Снимают оковы и просят водить серой дорогой тех, на кого покажут, а потом снова клеймят, чтоб сам не ушел. И я все тоньше…
– Хедви? Кто там так поздно?
– Йон, я… Никто, попрошайка какой-то, иди отдыхай.
– Попрошайка… Я попрошайка… Прошу, отведи к камню, дай уйти к корням… Хочу разбиться там, разлететься осколками, Хедви… Меня почти нет и все серое. Отведи, ключ у тебя, сестра, открой мне…
– Радош, камень мертв, ты же знаешь, дом мертв, ты видел его кости. Уходи, инквизиция вот-вот…
– Благодарю за вызов, мадам Ливиу. И извините за беспокойство, он стал совсем неуправляем, – бордовая мантия, спокойный голос, безликий, как прячущееся в тени лицо.
Руки других стащили с крыльца упирающегося мужчину с безумным взглядом, но он вырвался, побежал и, отталкивая светена, сжал в объятиях сестру и прошептал:
– Поздравляю с обручением, малышка Хедви. Будь счастлива, но не смей рожать им новых рабов. Пусть Нери исчезнут…
Руки в бордовом оторвали сумасшедшего и вывели прочь. Светен поклонился и тоже вышел.
– Зачем соврала?
– Йон… прости, я не хотела, чтоб ты знал. Брат болен уже давно.
– Надеюсь, это не передается… А что он там бормотал про рабов?
– Это старая история, еще со Смуты. У Нери договор с конгрегацией, что один из поколения с даром проводника идет к ним на службу без условий и оговорок. Магически закрепленный договор.
– А если у нас родится ребенок?
– Он будет Ливиу, не Нери. И не проводник. Больше никаких проводников для конгрегации…
Ни одна месть на свете не стоит того, чтобы сделать то, что ты сделала, ма… магистр Нери. Ты не имела права решать, кем мне быть, как жить и кого любить… У меня не осталось ничего, кроме ветра в ладонях и тот я не могу удержать, потому что ветер можно удержать только крыльями.
Я прижалась к теплой стене, распластав руки, черные, покрытые коркой спекшихся перьев с тлеющей кромкой, на правой едва-едва проступали абрисы костей, да лохматились оборванные изумрудно-синие нити, на левой – прямо по перьям, повторяя рисунок браслета, тускло светило золотом. Дом утешал как мог: дышал влажным сквозняком в затылок, делился памятью о лете и греющем черепичную крышу солнце, от которого чесалось в каминной трубе, о ласточкином гнезде под козырьком черного хода и девочке, рисующей на полу в кабинете матери.
– … сколько раз говорить, чтобы ты не болтала с тенями.
– Она краску разлила!
– Убери.
– Путь кто разлил, тот и убирает! – Упрямо сжатые губы, стрелки ресниц и карие с прозеленью глаза.
– Мика! Напою нейтрализатором…
Стена провалилась, меня швырнуло вниз, и я кубарем выкатилась из камина. В горло набилось пыли, в глаза тоже, болел ободранный локоть и колени. Поднялась. Я была собой и смотрела на себя.
– Сядь, – скомандовали мне с толикой повеления, я подумала и присела, стараясь не задеть расставленные на потертом ковре краски. Камин позади меня больше не был старым и забитым пылью и паутиной. Огонь, источая тепло, лениво облизывал догорающие дрова. На разложенную бумагу стелился мягкий оранжевый свет.
– Держи, – мне сунули кисточку и чистый лист. Пальцы, принявшие протянутое, были полупрозрачными. В носу больше не першило и коленки не болели. Наугад
