— Чего же мне тебя, бабы, бояться? Я вот стою…

— Вот и ладно, — Алена помолчала и, глядя мимо убийцы на первый попавшийся на глаза образ, это оказался Пантелеймон-целитель, произнесла негромко: — Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое…

— Да приидет царствие Твое! — перебил Савелий. — Давай, баба, читай «Отче наш», замаливай мой грех!

Алена, не обращая внимания на глумленье, дочитала молитву и закрыла глаза.

Прекрасный лик целителя, с девичьим ртом, с нежно-овальными щеками, кудрявого, как дитя, остался перед внутренним взором.

Алена знала, что ее силы станет на схватку с бесом, обуявшим Савелия. И знала, что ей делать надлежит. Однако желала изгнать нечисть таким образом, чтобы не взвалить на душу лишнего греха. И попросила Господа о помощи…

Очевидно, Господь на сей раз послал ей этого скорого помощника. Алена обменялась взглядом с Пантелеймоном-целителем и с особой надеждой поглядела на ларчик, что он имел в тонкой белой руке. Похож на ту укладку… ну да нечего ее в храме поминать…

Сила просилась наружу. И ощутила Алена радость от того, что удерживает силушку на самой что ни на есть грани…

Мысленно проговаривая оберег, она представила себе, как отворяется ларчик Пантелеймона, как из него исходит сияние, как оно встает шатром, а шатер этот наполняется ровным гулом, перекрывающим всякий посторонний шум…

Оберег запомнился отлично.

— Послал меня Господь с неба на землю, — глядя в глаза Савелию, грозно произнесла Алена. — Подвязал меня Господь медным поясом! Закрыл меня Господь медным котлом! Замкнул меня Господь на тридевять замков! А ключи отдал матушке Пресвятой Богородице!

Грянул в ушах у нее медный звон! Тридевять ключей в руке у Богородицы ударили громче колоколов!

Этого она не ждала, застыла, приоткрыв рот, — но это было прекрасно!

Алена смотрела сквозь потемневшее лицо убийцы — и видела ослепительно прекрасный свет, но не с небес — как будто тело ее облила сверкающая кольчуга, каждое звенышко которой бросало острый луч, как будто на груди у нее было стальное зерцало — огромная восьмиконечная звезда, чьи лучи вычеканены косыми ложбинами, и она испускала целый сноп белого света! Звон колотился в голову изнутри, и каждый всплеск ключей Богородицы порождал вспышку стальной звезды.

Но сквозь этот звон пробился далекий голос Савелия.

— Одному сатане нет никакого прощения! — кричал он. — И мне тоже нет!

Голос почему-то шел снизу.

И в нем была немалая сила.

Алена знала, что защитила себя, но ей мало было обороны — ярость вошла в сердце, ярость требовала немедленного нападения и сражения!

Сила проснулась, и эта сила сама знала, как ей вздыматься и разворачиваться. Алена торжествовала.

— Знаменуйся, раба Божия Алена, крестом животворящим — одесную и ошую, спереди и сзади! — приказала она себе, но крестом осенилась лишь одним, широким и неторопливым. — Крест на мне, рабе Божией, крест передо мной, крест за мной, крест — дьявола и всех врагов победивший! Да бежат бесове, вся сила вражия от меня, рабы Божией Алены, видевши, яко молнию, крестную силу опаляющую!

— Нет, нет, не хочу! Не желаю! — вопил Савелий, и вдруг Алена поняла, что он рухнул, что его бьет и корчит на полу у ее ног.

— Отыде, сатана, от храму и от дому сего, от дверей и от всех четырех углов! — приказала она. — Нет тебе, сатана, части и участия, места и покою, здесь крест господень, Матерь Христова, Пресвятая Богородица и всё Господне воинство! Отойди, сатана, от раба Божьего Савелия на тысячу дорог, на тысячу полей, где скот не гуляет, где люди не ходят. А здесь святая дорожка на святом месте и Святым Духом ограничена!

— Нет, не пойду, не желаю! — заорал Савелий совсем уж истошным голосом — и вдруг Алена увидела его.

Она увидела его у своих ног, изогнувшегося, бьющего воздух руками и ногами, мечущего изо рта черную пену, и сам он почему-то оказался обнаженным и черным, до последней степени непристойным и отвратительным.

— Господи, помилуй! — воскликнула Алена.

Это внезапное отвращение к бьющемуся в судорогах человеку приглушило звон Богородицыных ключей. Алена не могла более стоять рядом с Савелием, она шагнула назад, раз и другой, она отступила, а звон делался всё тише, а светлая броня стала таять…

Сила-то была, а ощущать ее Алена вдруг перестала!

— Гришенька! — вскрикнула она. — Молись за меня, Гришенька!..

Неизвестно, что увидел и что понял Гриша, стоявший на коленях, спиной к Алене и Савелию, лицом к иконостасу, когда он обернулся. Но он вскочил и кинулся между ними, прикрыл собой Алену, раскинул руки крестом.

— Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный! — призвал он. — Алена, это же — искушение! Вот оно каково, Алена! Тебя ненавистью искушают!

Она поняла с единого слова.

Тот, кто овладел убийцей, перенес ее отвращение с себя на несчастного человека и переплавил его из божественной ярости в омерзение, подобное тому, какое может охватить при виде нечистот.

— А нет же! — негромко сказала Алена. — А не отдам я тебе его!

И начала сначала.

— Не я вызываю, не я закликаю, не я заговариваю. Вызывает, выкликает, заговаривает Пресвятая Богородица — скорая помощница, своими устами, своими перстами, своим Святым духом!

Алена протянула вперед руки, как бы отдавая их в полное владение Богородице. И знала, что этого мало — в ней была сейчас сила знания, полученного от Степаниды, сила действия, завещанная Кореленкой, но не было еще силы любви. Она не могла найти в себе ту любовь, которую заповедал Христос, к человеку, корчившемуся у ее ног. Гриша — тот мог найти в себе любовь, но она же делала его слабым и беззащитным перед сатанинским глумленьем.

Алена осознала это сейчас явственно — в таком была состоянии духа, что и более сложные истины постигла бы. И сообразила, как быть.

Сжались сами собой кулаки, взяв из воздуха незримые тридевять ключей. И раскрылись, как бы кидая те ключи в лицо злой силе, обуявшей Савелия!

Алена отказалась от надежной защиты медно-звонкого купола!

Эта защита мешала ей сразиться с врагом — ибо нельзя сражаться, имея в каждой руке по щиту.

Нужен был меч… меч? Нет, не оружие! Золотой жезл должны были сжимать эти пальцы, жезл, испускающий не сноп лучей, от коего вспыхивает и человеческая, и бесовская плоть, а единый, подобный игле, золотой луч, выжигающий каждую мельчайшую точку зла!

Мрак в церковке сгустился, Савелий испускал уже не вопли, а громоносный рык, летящий, казалось, сразу со всех сторон, но из глубины мрака, из сердцевины рыка летела к Алене золотая искра.

И озарение снизошло на душу!

И вырос из той искры перед глазами Спас Златые Власы!