Единое око Степаниды Рязанки глядело как бы и мимо, однако уже принимала Рязанка то, что могла, да не умела сказать ей про свой сон Алена.

— Видела ты, за чем она вела тебя. Ты ночью всё думала — как же это ты при всей своей силушке удара не выдержала? А то не твоя сила, а ее, да и ей невесть от кого досталась. И еще одно — ежели Кореленка твою матушку прокляла, то ей уж самой то проклятье не отделать.

— Так чего ж она тогда хотела?

— Может, подсказать хотела, что нужно сотворить, чтобы ее собственную силу превозмочь… А коли не ее труды — так что нужно, чтобы ее силу увеличить… нет, не увеличить, нет… Твоя сила — она как рука, а в ту руку меч вложить нужно… нет, не так… Твоя сила — она ровно куст, а куст на чем-то произрасти должен… да нет же!..

— Постой! — Алена вскочила. — Точно — был куст огненный! Ох, нет… Не пойму, что такое было. Но вырастало. Сперва было махонькое, а потом пламенем взялось, пламя это, пламя во все стороны пыхнуло, языки пустило, а вовсе не куст.

— Откуда пламя-то взялось? Ну? Ты же видела! Откуда посреди леса — да вдруг пламя? Не могло его быть посреди леса!

— Да нет же, оно не в лесу… Степанидушка, вспомнила я!

— Говори, говори!

— Из укладки пламя встало! Из той, что я ей от деда Карпыча принесла!

— Да, — согласилась Степанида. — Я тоже вроде как укладку увидела, махонькую, старенькую, темного дерева, вот такую…

Она показала руками.

— Выходит, не миновать мне плестись на Шелонь, — сердито, но с некоторым облегчением сказала Алена. — Что-то у нее там осталось да меня дожидается…

— Погоди, пока дороги просохнут.

— А придется погодить — денег-то на этакий путь всё одно у меня нет, а те, что появятся, придется за зеркальные стекла отдать, — сказала Алена, и наконец-то, впервые за день, улыбнулась ей Степанида Рязанка.

— Бог не выдаст, свинья не съест!

Шутки шутками, а пришла, видать, пора Баловнев клад отыскивать — хоть один из тех, про которые толковал дурак Федька. Пути-дороженьки просохли — можно в путь пускаться. Но куда?

Везли Алену по приказанию купчихи Калашниковой в Александровскую слободу, что под Переяславлем. К северу, стало быть. На полдороге налетчики Баловня схватили. Потом Федька увел на болотный остров, а в какой он был стороне — уж не понять. После Пасхи в церковь к батьке Пахомию ехали — опять в неведомую сторону. Потом Алена, угнав у Степана с Афоней лошадь, тоже непонятно куда унеслась. А когда ее работники Петра Данилыча обратно на Москву доставили, она тоже не поняла, через какие ворота привезли, только возле Моисеевской обители знакомые места узнавать стала.

Вот и получилось — поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!

Однако Рязанка имела безграничное терпение. Не раз и не два допытывала она Алену про житье-бытье на болотном острове, пока не рассказала ей Алена, как пыталась бежать, да залетела сгоряча на место спорчено, болью скорчено.

— Чтоб тя приподняло да шлепнуло! — закричала Степанида. — Так оно ж нам и нужно! Это ведь какой-то сильной ведуньи заповедный уголок!

— Зачем ведунье заповедный уголок? — удивилась Алена.

— Ох, горе мне с тобой… Вот когда снимаешь с человека хворь — куда она, по-твоему, деется?

Об этом Алена не задумывалась вовсе. Уходит — и ладно.

— А ну, наговори-ка на воду от глазной болезни, — попросила вдруг Рязанка. — Мне всё одно око промывать нужно.

И поставила перед Аленой кружку.

Алена внимательно посмотрела в самую глубь колодезной воды.

— На синем море девица стояла, синим платком махала, Матушку Божью на помощь призывала, — помещая в воду плесканье синего платка, произнесла Алена. — Сойди, Матушка Божья, и помоги рабе Божьей Степаниде, и прогони болезнь глазную на темные леса, на густые лозы, где месяц не светит, где солнце не греет, где ветер не веет.

Платок слабо колыхнулся в ответ.

— Не я выговариваю, а Пресвятая Богородица помогает своими устами, своими перстами, своим Святым Духом, — строго напомнила платку Алена. — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Степанида взяла у нее кружку.

— Ну так куда ты мою хворь послала? А куда всякую сухотку посылают, хитки и притки, ломоту и дурноту? Всё еще не уразумела? Их же на кусты и деревья сводят, глупая! Вот ты и набрела на место, куда издавна некая ведунья повадилась хворобы отсылать.

— Степанидушка, свет! — уразумев не действие наговора, а пользу от своего воспоминания, завопила Алена. — Так ты же сможешь то место найти! А оттуда до острова — совсем недалечко!

— Смогу, — подумав, сказала Степанида. — И клад взять смогу. Уж там-то я его учую. Скажи, свет, а тот Баловень — он сильные слова знает, как ты полагаешь? Мог он клад заклясть?

— У него другие сильные слова… — Алена печально усмехнулась, вспомнив, как атаман кричал на Федьку. Если рассудить — чем плох был Федька? Да кабы не болотный остров, а Москва, — жить бы с тем Федькой да жить, хоть и дурак, а добрый…

— Ежели он, скажем, на три головы клад заклял, это я учую, — продолжала Рязанка. — А взять не смогу. Это сперва три человека должны попытаться да головы над тем кладом сложить, а потом уж и мой черед.

Алена не ответила — углубилась в размышления о том, что Федьке и делать нечего рядом с тем ведуном, с Владимиром, с зазнобушкой ее, с ясным соколом… Хоть и у Федьки брови черны, глаза ясны, да коли того Федьку подстричь, да бороду ему причесать, да принарядить… А всё не сравнить с ведуном!

Видно, по глазам поняла Рязанка, что Аленины мысли далеко отсюда носятся.

— Ты про того сокола теперь и не помышляй! — напомнила. — Хоть он и обучен обереги ставить, да уж больно тебе полюбился, не вышло бы худа…

Порешили — избенку накрепко запереть, а самим разойтись в разные стороны: Алене — на Шелонь, заимку Устиньи Родимицы отыскивать, Степаниде же — по Стромынке, в сторону Переяславля, принюхиваться — не учует ли того елового сухостоя… Лето наступает, ночи скоро теплые пойдут — что ж и не побродить? Опять же — Степаниде хотелось брусничным листом запастись, ландышем майским, почками сосновыми. Уговорились сойтись к началу Петрова поста, а коли одна не придет — второй бы ее искать. Степанида — та могла просто учуять, Алене же были названы знакомые ворожеи с Варварского крестца, которые могли погадать и указать, где отыскивать Степаниду или Степанидины косточки.

Отстояли заутреню у Успенья Богородицы, что в Гончарах, да и двинулись в путь…

* * *

Было о чем поразмыслить Алене в дороге, ох, было…

Она выучилась отличать, когда Рязанка ругает ее за что-то явственное — невнимание или неспособность сразу уловить мысль, — а когда вроде и не ругает, но видно, что она Аленой недовольна.