Я откинулся на спинку дивана и какое-то время смотрел, как Мередит расчесывает волосы Рен. Они были хороши, как картинка: свет огня мягко играл на их лицах, подсвечивая изгибы губ и ресниц.

Рен: Сули тебе весь мир – ты б согласилась?[71]

Мередит:

Мир так огромен, велика цена

За мелкий грех.

Рен: Да ты бы отказалась.

Я снова взялся за блокнот. Текст был исчиркан и подчеркнут четырьмя разными цветами и так беспорядочно исписан пометками, что трудно было отыскать исходные слова. Я забормотал про себя, голоса остальных тихонько покачивались среди шепота и потрескивания огня. Прошло пятнадцать минут, потом двадцать. Я уже начинал нервничать, и тут внизу открылась дверь.

Я выпрямился.

– Наконец-то.

Шаги быстро поднимались по лестнице, и я сказал:

– Пора бы уже, я тебя весь вечер жду, – прежде чем понял, что это не Александр.

– Колин, – сказала Рен, прерывая сцену.

Он кивнул, его руки неловко шевелились в карманах куртки.

– Извините за вторжение.

– В чем дело-то? – спросил я.

– Александра ищу. – Щеки у него порозовели, но я сомневался, что это имеет какое-то отношение к холоду.

Филиппа и Мередит переглянулись, потом Мередит сказала:

– Мы думали, он с тобой.

Колин кивнул, его взгляд метался по комнате, намеренно избегая нас.

– Да, он сказал, что мы встретимся в пять и выпьем, но я его не видел и ничего не слышал. – Он пожал плечами. – Как-то начал волноваться, понимаете?

– Да. – Филиппа уже поднималась из кресла. – Кто-нибудь хочет посмотреть в его комнате? Я гляну в кухне, вдруг он записку оставил.

– Я схожу.

Колин почти выбежал из библиотеки, ему явно не терпелось выйти в коридор, где мы не будем на него таращиться.

Мередит: Как думаете, что там?

Я: Не знаю. Он никому из вас ничего не говорил?

Рен: Нет, но с ним в последнее время что-то не то.

Джеймс: Можно подумать, со всеми нами то.

Рен нахмурилась и посмотрела на меня. Мне было нечего добавить, поэтому я просто пожал плечами. Она открыла рот, но что собиралась сказать, мы так и не узнали, потому что в библиотеку снова ввалился Колин; вся краска с его лица ушла.

– Он у себя – и там нехорошо, там совсем нехорошо!

На последнем слове его голос пресекся, и мы все вскочили на ноги. Уже в коридоре нас догнал раздавшийся из кухни голос Филиппы, звучащий нервно и высоко:

– Ребят? Что там у вас?

Дверь ударилась в стену, когда Колин распахнул ее настежь. Книги, одежда и мятая бумага были разбросаны по всей комнате, точно здесь взорвалась бомба. Александр лежал на полу, его руки и ноги были согнуты под причудливыми углами, голова закинута назад, точно ему сломали шею.

– О господи, – сказал я. – Что делать-то?

Джеймс пронесся мимо меня.

– С дороги уйди. Колин, подними его, сможешь?

Рен ткнула пальцем в дальнюю часть комнаты:

– Это что там?

Пол под кроватью был усеян пузырьками от таблеток и пластиковыми пакетиками, задвинутыми поглубже, так что их было едва видно за низко свисавшим углом одеяла. С некоторых были оторваны аптечные ярлыки, остались только белые бумажные лохмотья.

Джеймс опустился рядом с Александром на колени, сжал его запястье, ища пульс. Колин оторвал его голову от пола – и с губ Александра сорвался какой-то звучок.

– Живой, – сказал я. – Он, наверное, просто…

Голос у Джеймса был тонкий и напряженный:

– Заткнись на секунду, я не могу…

Филиппа появилась у нас за спиной, в дверях комнаты.

– Что происходит?

Александр что-то пробормотал, и Колин склонился к его лицу.

– Не знаю, – сказал я. – Наверное, чем-то передознулся.

– О господи. Что? А на чем он сидел, кто-нибудь знает?

– Пульс у него совсем неровный, – быстро и тихо произнес Джеймс. – Его в больницу надо. Кто-нибудь, идите вниз, звоните в скорую. И, кто-нибудь, соберите всю эту дрянь.

Он кивнул в сторону пузырьков под кроватью.

Колин, баюкавший мокрую от пота голову Александра на коленях, побледнел.

– Нельзя же это все отправить в больницу – ты хочешь, чтобы его исключили?

– А ты предпочтешь, чтобы он умер? – огрызнулся Джеймс.

Колин не успел ответить, тело Александра свело судорогой, зубы сжались, мышцы задергались.

– Делаем, как он сказал, – распорядилась Мередит. – Кто-нибудь, быстро к телефону.

Она присела рядом с Джеймсом и стала выгребать пузырьки из-под кровати. Александр застонал, заскреб рукой по полу. Колин схватил его руку, крепко стиснул, слегка качнулся вперед. Рен забилась в угол и сжалась там, обхватив себя руками; казалось, ее тошнит. Мой желудок пытался выйти через рот.

Филиппа ухватила меня за руку.

– Оливер, можешь…

– Да, я пошел, присмотри за Рен.

Я выскочил из комнаты и помчался вниз по лестнице на негнущихся, не слушающихся меня ногах. Сорвал трубку и набрал 911.

Ответили. Женский голос. Равнодушный. Деловой.

– Девять-один-один, что у вас случилось?

– Я в Замке на территории школы Деллакера, и нам срочно нужна скорая.

– Какого рода происшествие? – такая спокойная, такая холодная. Я боролся с желанием заорать на нее: «Срочно! Вам это что-нибудь говорит?» – Какая-то передозировка, не знаю. Присылайте помощь, быстро.

Я уронил трубку, дал ей выпасть из моей руки, рывком натянуть провод и закачаться на нем, как повешенный на веревке. Я слушал жестяной голос в телефоне, далекие звуки отчаяния и волнения наверху и думал только одно: почему? Почему наркотики, почему передоз, что он наделал что наделал что наделал что наделал? Обратно наверх я пойти не мог, но и на месте стоять не мог, меня ужасало то, что я могу сказать, когда полиция и парамедики начнут задавать вопросы. Я оставил трубку висеть и распахнул дверь, не взяв ни куртку, ни шарф, ни перчатки – ничего.

Идя по дорожке, где гравий, как мелкие льдинки, колол мне ноги сквозь носки, я набрал скорости. Когда я ступил на землю – покрытую грязным одеялом лежалого снега и сосновых иголок, – то уже бежал во всю мочь. Сердце тяжело колотилось на холоде, кровь ломилась по венам, грохотала и шумела в ушах, пока плотину в пазухах не прорвало и кровь снова не полила у меня из носа. Я бежал напрямик через лес, ветки и шипы рвали мне лицо, руки и ноги, но я их едва чувствовал, мелкие уколы боли терялись в рычании и реве паники. Я свернул с тропы, углубляясь в лес, так глубоко, что не знал, смогу ли найти дорогу обратно, настолько глубоко, чтобы меня никто не услышал. Когда мне показалось, что у меня сейчас лопнет сердце или легкие, я упал на четвереньки